Валерий Попов - Нормальный ход [Повести, рассказы]

Тут появился министр — мелкие седые кудри, большое лицо в прожилках. Мы увлекли его в отдельную комнату под предлогом прослушивания его коллекции старинной музыки для чембало.

Сашок так уверенно открывает холодильник, берет сыр, икру, открывает коньяк. Потом, с набитым ртом, говорит:

— Хорошее у тебя, Григорий Саввич, чембало!.. А что, можно считать, что сейчас у нас светский раунд?

Тот согласился, добродушно:

— Ну, что же, можно.

Тут я выступил со своей просьбой. Ну, это даже не просьба. В общем, мы легко договорились.

А я-то сколько маялся, маялся! А все оказалось так легко.

Он вроде даже обрадовался, что попросили его об одолжении. Пошел к телефону, набрал:

— Дарьюшка! Как бы нам сроки тут передвинуть. Тут один написал докторскую диссертацию, замечательную...

— Кандидатскую, — сказал я, покраснев.

— Кандидатскую, — поправился он.

А Сашку он сказал:

— А тебя за твою наглость делаю начальником над всеми АХО!

Потом я мчался в метро. Такая легкость — словно нет тела, одна душа!

Успеваем!

...Когда я на защиту вбежал, от меня сияние шло, излучение, все шарахались!

...И что-то я там такое довольно складно излагал.

Дребезжат отодвинутые стулья, все встают, выходят в коридор...

Возвращаются обратно, и председатель Ученого совета читает: присвоить звание кандидата...

Ни одного «против»!

Потом я шел по улице, чувствуя жуткую слабость. И все хотел почему-то заплакать, но не мог.

Потом сидел в столовой, где был заказан банкет на шестьдесят персон, нон грата.

Сидел в полной апатии, неподвижно. Устал...

Потом эта столовая автоматически превратилась в вечерний ресторан, стали гости собираться. Первыми пришли два каких-то гнома, налили по пять граммов коньяка, долго смаковали.

Постепенно увеличивался гомон, звон.

Я только раз поднял голову — когда от одной организации внесли торт из мороженого, сюрприз. Сделана, не без намека, модель атома одного трансуранового элемента, протоны — шоколадные шарики, нейтроны — сливочные. Электроны — на орбите — крем-брюле.

Друзья оживились, с криком: «Освежает!» — набросились, умяли в момент.

А я все так и сидел.

Кто-то нагибается:

— Ты что? Тебе чего-нибудь дать?

— Мне? — спрашиваю хмуро. — Сигареты «Удушливые». И спички. И все.

— Да ты что! В такой день полагается веселиться.

— Мало ли что полагается! А я вот желаю быть мрачным — как?!

И только лишь Сашок меня выручил, как всегда. Ко всем подходил, говорил жирным голосом о научных проблемах, снисходительно чокался, кивал.

А гномы-то, гномы! Еще по пять граммов льют! Гуляют!

И только уже утром я почувствовал первый толчок радости.

Я был уже в Киеве, ехал к Петрову для отчетности. Автобус шел вдоль длинного стеклянного дома, оранжевое отражение низкого солнца, гримасничая, бежало по стеклам.

Потом двери с шипеньем согнулись, вошли толпой украинцы, в цветных рубахах и шароварах, сразу затолкали, закружили в вихре гопака...

Хорошо летом на даче! Выходишь утром в сад и деревья поливаешь из кишки. Струя по листьям: ш-ш-ш... Рядом на веранде жарится яичница с тем же звуком...

дошел до кустов, обернулся и увидел сразу весь остров — ровный, широкий, провисающий к середине. Длинные ограды для коров из двух жердей — одна у земли, другая повыше — редкими изогнутыми линиями пересекали широкий луг.

Я уже знал, что весь ярко-зеленый, изумрудный покров острова — мягкое, чавкающее болото, по которому может пройти лишь корова на ее раздваивающихся, пружинистых, грязных копытах. Вся середина острова была пустой, и только на высоких берегах рос лес, и где-то за ним, в том конце, сейчас был мой дом. Я хотел было вернуться назад по берегу, вокруг, но сразу же оказался в дебрях, гнилых зарослях, перепутанных кустах с серой свисшей бахромой, с осыпающейся трухой, вызывающей зуд на коже.

Значит, единственный путь — опять та же тропка посреди долины, и опять та же собака будет лаять на ветру, поднимая хвост, а грудью припадая к земле, а потом, когда я, с покрасневшим, напряженным лицом, все же пройду, она поднимется на все четыре лапы и еще несколько раз гавкнет, уже с большими промежутками, вопросительно.

...Когда я вернулся к дому, установилось предвечернее затишье, впервые за весь день между серой водой и серым небом появилось желтое, расплющенное солнце и в доме на втором этаже блестели желтым стекла. Я сидел на мокром, холодном после дождя крыльце и пил теплое молоко из кружки.

...Утро пришло тихое, теплое и туманное.

Терраса на втором этаже, на столбах, стоящих внизу в малине, в крапиве. Широкий дубовый стол. Горизонт расплывчат и пуст, а поднимешь глаза через час — стоит белый строй кораблей, появившихся незаметно, беззвучно, непонятно когда.

Потом отвлечешься работой, и когда снова поднимешь глаза — снова их нет, исчезли.

Ветра все не было, и вдруг подул — еле успеваешь прихлопнуть вздувшиеся вдруг на столе листочки.

Обедая в кухне, я взглядывал через маленькое окошко и видел, как набираются тучи, все темнеет, крепчает ветер.

И потом, хлопнув дверью, я вышел на обрыв и, открыв рот, сразу весь наполнился ветром, словно надутая резиновая игрушка, и упругие, словно накачанные руки даже не приблизить к бокам.

По скользкой тропинке, цепляясь за кусты, я спускаюсь вниз. Перекинув с животика на спинку, открываю ржавый замок, отталкиваю лодку и рывком врубаю мотор.

Сначала лодка падает, проваливается между волн, но вот я нашел ритм, вернее, скорость, и лодка мчится по верхушкам волн, сшибая их, сбивая. Вот так! Вот так!..

Все в нашей власти, абсолютно!

Только одно место — впереди — освещено солнцем, волна там пестрая, рыжая.

Вот появляется вдали форт — розовый, словно из помадки, особенно розовый на фоне серого неба. Обрыв, взблескивающий иногда маленькими, острыми камнями, вереск, горячие цветы, пушки.

Моторка, лопоча над мелкими, беспорядочными волнами, качаясь на веревке, остается сзади. Я взбираюсь вверх, пролезаю через пролом в стене.

До этого был словно оглохшим от ветра, и вдруг — после простора, волнения — жара, звон в ушах, тихое бубнение пчел.

Обратно я плыл уже в полной темноте, только однажды появился берег, дом, и раскачивался рядом единственный жестяной фонарь, и тень от его козырька раскачивалась по воде на много километров.

Потом вдруг послышался стук мотора. «Эхо?» — подумал я...

И вдруг совсем рядом, в темноте, навстречу прошла лодка, человек на корме рукой, заведенной за спину, держал руль.

Лодка прошла, и через некоторое время волна от нее шлепнула подо мной о борт.