Белла Улановская - Одинокое письмо

Кратко я назвал бы этот образ «внимательным взглядом исподлобья». Автор всегда смотрит на читателя не совсем прямо, с некоторой настороженностью. Белле Улановской легче найти общий язык с «лисичками», «кабанярами», «дроздарями», точно так же как бабе Нюше в «Кто видел ворона»: «Когда она говорит волку: “Иди, мне некогда с тобой разговаривать, мне надо огород копать!” — это разговор с соседом».

Позиция автора (хроникера, рассказчика, свидетеля?) находится где-то между «Так всем и надо. За что-то она мстит, сама не знает, за что» Татьяны Левиной и «Как ни в чем не бывало» — девизом жаворонка из «Альбиносов». И дело тут не в обиде на неправедный мир взрослых, которую в «Путешествии в Кашгар» находит Никита Елисеев, а в силе сопротивления личности. Цельные натуры, такие как баба Нюша, убеждены во временном характере зла: «Беспорядица», «беспорядие» — ее скорбная оценка того, что происходит в пределах досягаемости отшельнического уединения, для нее это знаки самораспада временно торжествующего зла.

И кажется моей героине, что ее ожидания начинают сбываться, настали сроки, и вершится справедливый суд:

— Они думали, что никогда не помрут. Мы посадим людей, так люди-то и умрут скорей; а люди-то, которых сажали, они и сейчас живут, а кто озоровал, так он уж давно зарыт».

Они черпают силу сопротивления в законе возмездия. Автор мгновениями прозревает этот закон тоже, на этом основан рассказ «Сила топонимики». Человек постоянно балансирует: «Однако ничего не поделаешь; независимость и самостоятельность — твердим мы. Но что бы мы делали без этих счастливых опор, вовремя случившихся предзнаменований; однако не похоже ли это на горох без опоры; как он, бедный, начинает раскачиваться даже в безветрие, как шевелит он своими усиками, а то вдруг ухватится за сочную травку мокрицу, поползет за ней по земле и пропадет, если не натолкнется на что-нибудь более подходящее.

Жизнь разложилась на аргументы: все плохо — все пропало, или: не так уж и плохо — еще можно что-то сделать, еще может появиться нечто живое и новое, а значит, и я не пропала» («Альбиносы»),

Что же позволяет жить в этом мире «как ни в чем не бывало»? Даже мир деревни не дает этой иллюзии. Начало «Кто видел ворона» — трагическое: «Что осталось после осеннего похода лягушек? всплеск, пузырьки, взбитое тяжелое масло холодной грязи?» Тоню Нему отправили в «престарелый дом». Дом тети Нины разрушен. «Как ни в чем не бывало не получается» — если писать правду.

«Говорите то, что имеете сказать, а не то, что следовало бы, — напоминает нам Торо. — Любая правда лучше притворства. Перед тем как повесить Тома Хайда, лудильщика, его спросили, что он имеет сказать. “Передайте портным, — сказал он, — чтобы не забывали завязывать узелок на нитке, прежде чем сделают первый стежок”. А молитва его товарища давно позабыта».

Такова походная истина Беллы Улановской. А в том, что она не придумана, убеждают такие почти религиозные эпизоды, как нисхождение дуба в реку. «Дуб, который рос на берегу, сошел в Дон. В одну ночь он сошел с надпойменной террасы, достиг воды и встал посреди реки. А там, где он рос, забил чистый ключ. Наутро первыми чудо увидели пастухи. Чудесная весть быстро разнеслась по окрестным деревням. В восхищении и благоговении созерцали люди дерево, крепко стоящее в реке, широкий след, оставленный его шествием, пили святую воду из источника.

Началось паломничество. Говорили, что дуб сошел в Дон, чтобы “правду доказать”» («Личная нескромность павлина»).

Автор затем отправляется поглядеть на это чудо, чтобы самой убедиться, что «правда доказана». Если дуб сошел в Дон, значит, имеет смысл барахтаться, значит, «не так уж и плохо — еще можно что-то сделать», значит, еще можно «как ни в чем не бывало».

Если бы этот эпизод не был взят из действительности, можно было бы предположить в нем некую аллегорию истины и природы, скрывающей ее. Но дуб, сошедший в Дон, чтобы «правду показать», — всего лишь цель путешествия по стране Беллы Улановской и его же отправной пункт.

В этой статье слишком много цитат. От этого труднее читать. Но опыт двух героев этой статьи ничем не заменишь. Поэтому дадим им право последнего слова.

«Я больше всего боюсь, что мои выражения окажутся недостаточно экстравагантными , не выйдут за узкие пределы моего ежедневного опыта и не поднимутся на высоту истины, в которой я убедился. Экстравагантность ? Тут все зависит от размеров твоего загона. Буйвол, ищущий новых пастбищ в других широтах, менее экстравагантен, чем корова, которая во время дойки опрокидывает ведро, перепрыгивает через загородку и бежит к своему теленку. Я хочу говорить без всяких загородок, как человек, пробудившийся от сна, с другими такими же людьми, ибо я убежден, что неспособен преувеличить даже настолько, чтобы создать действительно новое выражение. Кто, послушав музыку, побоится после этого говорить чересчур экстравагантно? Ради будущего или возможного надо иметь с фасада как можно более туманные и неясные очертания; так наши тени неприметно испаряются в направлении солнца. Летучая правда наших слов должна постоянно обнаруживать недостаточность того, что остается в осадке. Их правда немедленно подвергается переводу , остается лишь их буквальный смысл. Слова, выражающие нашу веру и благочестие, неопределенны, но для высших натур они полны значимости и благоухания» (Торо).

«Тысячу раз благословенно высказывание перед молчанием, пусть оно косноязычно и выдает себя, но оно выпущено в мир, оно существует — только что его не было, а вот уже оно есть — оно беззащитно — каждый из молчащих может осмеять, — однако оно существует, и чьи-то души вздохнут вместе — им даны слова, их скрытое названо, они могут входить в незамкнутое пространство вещи, хотя на самом деле вещь замкнута, ограничена и едина» (Улановская).

Незавершенное и неосуществленное живо как неувядаемая заданность в наследии автора, в читательском восприятии творчества и в литературной памяти. Окончание «Русалки» и «Штосса», преображение Чичикова и Плюшкина, «Декабристы», прерванный путь Алеши Карамазова к первому марта, роман «Перед Цусимой», «Solus Rex» и «Оригинал Лауры» — все это разреженный, горный, горний воздух культуры. Без него она задохнулась бы в готовом.

В «Записках от скуки», которым посвящена повесть Беллы Улановской «Внимая наставлениям Кэнко», опубликованная к годовщине ее кончины в октябрьском номере журнала «Звезда», есть такое место:

«Интересно, когда что-либо не закончено и так оставлено, — это вызывает ощущение долговечности жизни. Один человек сказал как-то: