Белла Улановская - Осенний поход лягушек

Доставайте свои чашки, как притерлись эти разномастные кружечки и стаканы, какой славный электросамоварчик извлекается на свет. Одну минуту. Кто еще не записался на зеленый горошек?

Если учительница спрашивает у вас совета, с ней дурака не поваляешь, обновкой ей не похвастаешь, смотрит она строго, требовательно, держи ухо востро.

— Смотри, новые туфли какие у меня!

— Зачем тебе? Ведь у тебя уже есть! — скажет она строго.

— Те легкие, а эти осенние, когда грязь, видишь, непромокаемые!

— Ну ладно, — скажет она, как будто принято не то извинение, не то объяснительная записка, заговорит о другом и не станет их рассматривать и расспрашивать, где купила.

И если она позвонит утром и спросит: «Я не разбудила?» — то это значит, что она-то встает в шесть утра и сейчас у нее большая перемена!

Итак, что делать ее ученице — поступать ли в секцию плавания, ей единственной из всего класса предложили, нашли способности.

— Прекрасно! Какие тут сомнения!

— Да, но у нее не будет времени ни на что другое, даже чтобы читать, ведь там готовят профессионалов, ориентируют на рекорды!

И вот она спросила меня, а я не знала, что ответить. Какое ответственное решение! Оно может изменить всю жизнь!

Плавать или читать?

Что бы выбрал ее ровесник, десятилетний Боря.

— И плавать, и читать!

— Но она и так ничего не успевает!

— Пусть читает в уборной!

Если вам придется заблудиться в знакомом месте, нужно не играть всю ночь на гармошке, а снять сапоги и переобуться, правый сапог отныне считать левым, а левый правым.

— Вот Гришка куда зашел, — рассказывает алольский дед Федор Каменков. — Гармошка у него была, на гулянку шел.

Вот идет, стега была через болото, шел-шел — как в стенку, никуда ни тропинки, одна густь, куда ни повернуть — болото и все. Сажусь, говорит, на пень, развожу гармонь, пляшут кругом — только трескотня, гармонь положу, раз спичку чиркну — нет нигде никого. И вот я играл-играл.

Слышали в деревне, как играл он в лесу, до утра так играл, до петухов; потом поглядел — и тропинка рядом, и все рядом — и домой пришел.

Зато в селе Глотово бывшего Елецкого уезда знают толк во всевозможных кознях переметчиц, летающих змеев, доможилов, и каждому есть что рассказать на этот счет:

— Однажды пошли мы с нянькой воровать сено. Набрали полные вязанки, бродим по полю, а выбраться с него не можем.

Нянька говорит мне: «Вальк! Это мы заблудились!»

А что нам делать. Брошу вязанку и буду под ней сидеть.

Снова идем.

Как сунемся, опушка и опушка, и поле кажется другим. Нам нужно на дорогу попасть. Как ни пройдем — снова опушка.

Сели и сядим.

Блуд напал, и я буду голосить. Затмение, дурь в голову зашла.

«Ой, нянька, идея! Снимай сапоги с ног, переобувай с одной ноги на другую!» Справа налево, а слева направо. И моментально вышли на дорогу и пришли домой. А блудили посреди своего поля.

Если именно через ваш дом проложен маршрут следования и каждую ночь в вашем коридоре происходит передислокация сил при полном соблюдении порядка и организованности, спокойно, мои дорогие, сидите тихо, подожмите ноги, если вам так нравится, и уж, конечно, не выключайте радио, несравненное танго погоды отвлечет нас от ожидания, в минувшие сутки в наших районах наблюдалось… в восточной части Финского залива высота волны до полусмерти, — и давайте подумаем, что надо делать.

Не с одними нами такие напасти, есть же такая служба оповещения в конце концов, заблаговременно предупреждающая о вероятности и степени опасности.

Может, эта ночь пройдет спокойно, интересно, какая обстановка в других районах. Завтра же дозвонимся, пускай, как хотят, приезжают и расправляются в самом деле.

А замесим-ка мы с тобой завтра блинков, попросим у Вали дрожжей, она даст, истолчем сорокаватток, вымешаем без комков, испечем на масле.

Уйдут, отведают и уйдут.

Но в положенный час снова двинулась вереница по неизменному маршруту. Одни шли степенно, другие, с видимым удовольствием разбегались и скользили по паркетным навощенным полам.

Хорошо еще, что серая нечисть не посягала пока на комнаты, можно представить, как вздрагивала посуда от увесистого прыжка какого-нибудь особенно резвого экземпляра.

— Это не у нас, это в том коридоре.

Чтобы представить, какой длины были коридоры и этой квартире, можно сказать, что когда в том коридоре — а в самом его конце было тусклое окошко, упиравшееся почти впритык в стену соседнего дома, — шел дождь, в другом коридоре, там тоже было окошко, светило солнце.

Многие считали, что климат в том коридоре гораздо хуже, и дожди там идут гораздо чаще, но, как выяснилось, за шум дождя, идущий с того конца, принимали оглушительное низвержение растительного масла на огромную раскаленную сковороду, в которой жарила картошку в пять утра Рита-маленькая для своих сыновей. Особенно часто вспоминали о ливнях в арбузный сезон, когда многим приходилось выходить в пустынный и довольно зловещий по ночам коридор в столь раннее время.

По утрам на кухнях, их было две, по одной на каждый коридор, соседи обменивались информацией о прошедшей ночи. Поступающие свидетельства были противоречивы. Основное расхождение было по поводу направления движения. Каждый коридор считал, что они двигались не с нашей, а с ихней стороны. Это у них много хлама, сундуки и шкафы!

Высказывались разные предположения о причинах их появления.

— Никогда такого не было! Это не иначе как из-за художников из соседнего дома!

— Нет, это сестры Бурбыги накидали своих молочных зубов за печку: «Мышка, мышка, возьми, вот тебе зуб ряпяной, дай мне костяной!»

Откуда взялись крысы и почему их путь пролег именно через дом, где жили когда-то Шаляпин и Лапцево-Копытцев — многие иностранные фирмы мечтают его купить.

Так же было на Большой Белозерской, когда морили крыс на Сытном рынке. Они шли гуськом вместе со своими семьями всю ночь по коридорам.

Это был знаменитый исход с Сытного рынка. Говорят, после налета милиции на Некрасовский рынок ничего такого не замечали.

— Нам они не мешают! Пусть бегают.

— Им не удастся отучить нас спать по ночам!

— Пусть американцы приходят и покупают нас! — развеселилась тетя Шура из того коридора. — Будет встреча на Эбле!

Ее все стали поправлять.

— Знаю, знаю, куколки, — и она рассказала, как ее, сознательную работницу гладильного производства, принимали в партию.