Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Бинго! Обручальное кольцо помощнее танка. А она такая грустная. Сегодня утром мне показалось, будто передо мной погасшая свеча. Она не похожа на ту женщину, которую я наблюдал с момента приезда. Я встречал много таких, как она, – женщин, которым морочат голову разные мудаки, и мне всегда было больно за них. Ведь ужасно любить человека, осознавая, что ты понапрасну тратишь свою жизнь. Вчера я резковато обошелся с этим типом. Он вроде не такой уж плохой, и она для него важна, это по всему заметно. Но лучше бы он засунул свой эгоизм в карман и оставил ее в покое. Я ее не знаю, но она заслуживает лучшего, чем такая фигня.

Впрочем, что до фигни, пора мне трезво оценить свою ситуацию. Я нашел в багажнике телефон… пришло время набраться смелости и включить его… Я уже почти два месяца не подавал никаких признаков жизни, не связывался с братом. Подумываю, не стоит ли сказать ему, что я намерен ненадолго остаться здесь. Возможно, это его успокоит… Вот только я не должен слишком верить в то, что расскажу ему.

В час дня, после визита в комнату Элиаса, я без всякого аппетита обедала на террасе, позволив себе такую роскошь, как бокал розового вина. Я вслушивалась в тишину, прерываемую пением цикад. Легкий ветерок гулял в ветках деревьев и шевелил белые простыни, сохнущие в глубине сада. Яркое солнце согревало меня, заряжало энергией. Я не знала, что будет завтра, но чувствовала, что освободилась от груза, как будто провела прошедшие сутки, принимая целебные процедуры, которые очистили мой организм, а заодно и давно загноившуюся рану. Я вылечилась от скверного одиночества. Все последние годы я была с Эмериком, оставаясь при этом одинокой, и это подтачивало меня. Теперь же я была просто одинока, без него. То есть по-настоящему одинока. И это хорошо для меня. Я двигалась в тумане, не зная, куда направляюсь. Я летела в свободном падении, и мне не за кого было ухватиться. Я должна заново учиться жить – жить без него, без его присутствия, пусть даже не физического, в моей жизни. Единственное, в чем я уверена: я больше никогда не буду ждать его. Сомнения, в которых он признался, лишили меня надежды – если она еще недавно у меня оставалась, то сейчас ее точно больше не было. Нужно заново оценить свою роль в случившемся: легко упрекать Эмерика за то, что он любил меня не так, как надо, любил ради себя, а не ради меня, однако и моей вины тут тоже немало.

Для начала надо присмотреться к себе, разобраться, как и почему я его полюбила. Он свалился на меня в худший период моей жизни, когда я была совсем одна и некому было позаботиться обо мне. Не потому ли я его полюбила, что мне показалось, будто отныне я кому-то нужна? Или потому, что он позволял мне верить в некую смутную идею любви? Или так было проще? Я постепенно приходила к выводу, что три последних года сражалась во имя химер, в которые сама не верила, и делала это ради того, чтобы спрятаться от реальности, от настоящей жизни.

К середине дня я почувствовала, что надо встретиться с Кати. Я подъехала к магазину, вышла из машины и спокойно направилась к входу. Подруга заметила меня, вскинула брови и послала мне подозрительный взгляд. Я прогуливалась по ее маленькой лавке и слушала, как она дружелюбно и терпеливо отвечает клиентам, объясняет, сколько у нее ульев, рассказывает, как по ночам их переносят на новые места для сбора цветочного нектара и как откачивают мед. Она давала попробовать разные сорта и делала все это со свойственной ей доброжелательностью. Покупатели достали чековые книжки. Готовность щедро делиться своей страстью приносила плоды, и я была счастлива за нее. Когда мы остались вдвоем, она исчезла в маленькой подсобке, вернулась с двумя пластиковыми ящиками и поставила их на улице перед магазином вместо табуретов. Похлопала ладонью по одному из них, приглашая сесть. Я подчинилась. Ожидая Кати, я следила за автомобилями, которые приезжали из лощины и пересекали Боньё. Невероятное сочетание проезжающих автомобилей развеселило меня: от роскошного авто некого туриста, слегка обалдевшего от немыслимого количества виражей на подъеме и обеспокоенного предстоящим проездом через деревню с ее узкими извилистыми улочками, до старого драндулета с сидящим за рулем древним дедом, который вряд ли видит дальше своего носа, но при этом прекрасно ориентируется. И как вы думаете, кто кому возмущенно сигналит? Турист деду, конечно! А старый упрямец качает головой, как бы говоря “эх ты, мой нетерпеливый козлик, так быстро из этого лабиринта тебе не вырулить”. Кати села на ящик рядом со мной и протянула дымящуюся чашку:

– Выпей, тебе полезно.

Я не возражала. Мне показалось, будто я глотаю расплавленный мед.

– Что это ты мне налила?

– Чай с медом.

– Мед с чаем, если быть точнее!

Я радостно засмеялась. У Кати мед подходил для всего, не удивилась бы, если бы она соорудила из него компресс для моей лодыжки. Я продолжила пить мелкими глоточками, уткнувшись взглядом в некую воображаемую точку. И вдруг почувствовала, как маленький острый локоть вонзился мне в ребра.

– Что-то случилось? Давай, рассказывай!

– Эмерик нанес мне неожиданный визит…

Лицо Кати перекосилось. Она постаралась скрыть досаду, но ничего не получилось. Ее замешательство бросалось в глаза.

– А-а-а… Ну и?.. Ты рада, что повидалась с ним? Он тебе сказал что-то важное?

Я собралась с духом:

– Думаю, мы находимся на этапе расставания…

Фраза вырвалась сама собой и ошеломила меня. Причем вырвалась легче, чем я могла вообразить. Слово “расставание” прозвучало, оно обрело самостоятельное существование, стало реальным. Я произнесла его вслух, тем самым подарив жизнь принятому накануне решению, и сделала это не раздумывая, не пытаясь понять, не анализируя. Кати слабо улыбнулась. Не с облегчением ли, спросила себя я.

– С самого твоего приезда я чувствовала, что ты готова запустить этот механизм. Тебе для этого понадобилась лишь хорошая встряска…

Я уткнулась носом в ее плечо и стерла стекавшую по щеке слезу.

С егодня один из парней поранился, глубоко порезал руку. Ему было очень больно. Матье работал с другой бригадой. Когда-то один из работяг, обладатель диплома об окончании курсов первой помощи и к тому же силач, легко ворочающий огромные стволы, предложил себя в качестве ответственного за аптечку. Он тогда, скорее всего, даже не догадывался, что однажды ему придется иметь дело с кровью. Это напомнило мне мой приезд на вызов, когда беременной фермерше понадобилась внеплановая консультация. Будущий отец потерял сознание, услышав, что пора ехать в роддом. Одним словом, я стоял и наблюдал за тем, как наш санитар сражается с бинтами и антисептиком и на землю, в грязь и пыль, попадает гораздо больше лекарства, чем на руку раненого. За долгие месяцы я не сделал ни одного движения, имевшего хоть какое-то отношение к медицине. Ну да, ничего страшного не случилось, но я все же решил вмешаться. Не хотелось, чтобы в рану попала инфекция и возникли осложнения. Лесорубы, с которыми я работал плечом к плечу, не могли прийти в себя от изумления, когда я предложил помощь. Вначале руки у меня дрожали, а потом я успокоился. Я дезинфицировал порез, сделал перевязку и дал ему лошадиную дозу обезболивающего. Мне, правда, не удалось убедить его обратиться к хирургу и наложить швы. Он пришел в себя, порозовел, что порадовало меня. Они спросили, где я этому научился, я ушел от ответа, а незадачливый санитар тут же переложил на меня ответственность за оказание первой помощи в дальнейшем.