Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Все в порядке?

– Да! Ортанс, у вас очаровательный муж.

От этого невинного замечания у меня подкосились ноги.

– Спасибо. – Я выскочила из дому.

Я зашагала по саду, яростно отбросив назад волосы, как если бы этот жест мог вырвать меня из кошмара, в котором, в отличие от страшных ночных снов, я не могла даже закричать. И вдруг нос к носу столкнулась с Элиасом.

– Вы еще не на работе? – не удержалась я от вопроса, в котором явственно прозвучал упрек.

– Матье предложил мне сегодня прийти попозже.

Он держал в руках чашку, которую собирался отнести на кухню, но я его остановила:

– Не надо, я сама…

Я замолчала на полуслове, заметив Эмерика, который искал меня. Он подошел к нам, уже в безукоризненно сидящем пиджаке, с мобильником и ключами от машины в руке. Его идеальный образ динамичного сорокалетнего топ-менеджера, который очаровывал и покорял меня в Париже, здесь казался неуместным, в особенности рядом с Элиасом и его помятым лицом, потертыми джинсами, старой толстовкой с капюшоном и не слишком новыми кроссовками. Эмерик повернулся к нему и представился, протянув руку:

– Эмерик, рад познакомиться.

Он был вежлив в любых обстоятельствах и всегда образцово вел себя, даже если атмосфера накалялась.

– Элиас, – только и прозвучало в ответ.

Я почувствовала, что он его оценивает. Быстро, но при этом очень тщательно пройдясь глазами по Эмерику, он потерял к нему интерес и обратился ко мне:

– Оставляю вас, хорошего дня.

– Спасибо, Элиас, вам тоже.

Он стремительно отошел, бросив перед этим взгляд на Эмерика, который несколько мгновений пристально изучал его.

– Это кто? – спросил он меня.

– Клиент, работает у Матье.

Он погладил меня по щеке с удрученным видом.

– Надо поспешить, я тогда смогу раньше вернуться, и у нас будет больше времени.

В ответ я кивнула.

– До скорого.

Он наклонился ко мне и легонько поцеловал в губы. Я не сумела остановить руку, которая вцепилась в его пиджак. Он осторожно высвободился и пошел к машине. Дверца хлопнула, и он тут же тронулся с места. Я спрятала лицо в ладонях, мне хотелось сбежать к себе в комнату и зарыться в постель, наглухо закрыв ставни, и пусть все оставят меня в покое.

Следующие часы я прожила как в тумане, проклиная щиколотку, которая не позволяла в танце выплеснуть мои внутренние конфликты. Я сгорала от желания включить музыку так, чтобы лопались барабанные перепонки, и танцевать, танцевать, танцевать, пока не свалюсь от усталости, пока не сдамся, обливаясь потом. Поскольку танцы были мне недоступны, я оглушала себя генеральной уборкой комнат: выметала пыль изо всех углов, меняла постельное белье – в том числе у Элиаса. В его комнате я задержалась: мне нужно было узнать, что он услышал, что подумал. И эта потребность была сильнее меня.

Я не собирался сегодня ничего записывать, впрочем, я уже несколько дней не открывал эту тетрадь. Меня слишком пугает то, что я пишу в ней. Из-за этого я многое начинаю понимать, и ко мне возвращаются воспоминания, которые я хотел бы забыть. Мне не нравится, что мне здесь хорошо. Не люблю, когда я начинаю обживаться где-то, когда у меня появляются собственные привычки, для меня это опасно. И все-таки я взялся за тетрадь. Вчера вечером я подумал, что смогу уснуть, и уже едва не задремал, когда услышал, как останавливается машина, и испугался за Ортанс, встал и, не зажигая свет, открыл окно и прислушался. Из моей комнаты прекрасный вид на террасу. Из автомобиля, красивого пикапа топ-класса, вышел мужчина. Я даже в комнате учуял запах кожи из салона. Мужик, похоже, любит производить своей тачкой впечатление. Приехавший не был похож на местного, слишком уж прилизанный для деревенской жизни. Я сразу заметил, что Ортанс нервничает, по-моему, она дрожала. У этого типа на губах играла самодовольная улыбка, взгляд, которым он сверлил ее, мне не понравился, он словно снимал с нее одну оболочку за другой, как упаковку с какой-нибудь вещи. Я уже решил вернуться в кровать, когда заметил, что они целуются, и получилось, что я веду себя как дешевый любитель подглядывать. Но я остался у окна, потому что они заговорили, а я не сумел побороть нездоровое любопытство. Хватило нескольких фраз, чтобы мне все стало ясно, да и вообще я навидался таких, как он. Мой брат первый. Этот тип обманывает жену с красивой танцовщицей. Если завтра утром я его увижу, у него на безымянном пальце, сто пудов, будет красоваться обручальное кольцо, широкое, кричащее, из сияющего золота. Несчастный мужик. Нет, мерзавец! Его тачка и его неуместный здесь наряд позволили мне быстро сделать определенные выводы. Возможно, он хочет, чтобы все поверили, будто он несчастен в семье. Тогда как у него наверняка милая славная семья, чистенькая и хорошая во всех отношениях. Однако главе ее требуется еще и любовница, для солидности! Каким же мачо он себя чувствует благодаря тому, что спит с танцовщицей, это позволяет ему поигрывать мускулами, считать себя круче окружающих. Уверен, ему наплевать на нее. Бедная Ортанс… Сколько лет она, интересно, ждет, что он бросит жену? Он этого никогда не сделает… Наверняка она страдает. И должен сказать, меня это удивляет, потому что, несмотря на кажущуюся хрупкость, она все же похожа на сильного человека. С другой стороны, возможно, именно поэтому она такая уязвимая. И потом, я же ее вообще не знаю. Кто она такая, в конце концов?

Я яростно захлопнула тетрадь. Мне следовало бы немедленно выгнать его за то, что он написал такие гадости об Эмерике. Однако победил здравый смысл, и я признала, что в его словах есть доля правды, он достаточно справедливо оценивает и Эмерика, и меня. Что я за человек, если задуматься? Чего хочу? Как прожила последние несколько лет? Я была с Эмериком, причем была такой, какой он хотел меня видеть. Я потеряла себя в любви к мужчине, от которого мне нечего ждать. Я заново лепила себя, подстраиваясь под его вкусы, под его капризы, потому что он заполнял пустоту моей жизни. Во всяком случае, до сих пор я именно так это ощущала. В действительности же я из кожи вон лезла, чтобы удержать его рядом, и только еще больше изолировала себя от окружающего мира. Я скрывала тоску от утраты родителей, даря ему веселые, соблазнительные и легкие стороны своего характера, и даже не отдавала себе отчет в том, что подавляла остальные составляющие своей личности. Ради него я, сама того не сознавая, вывела свою жизнь за скобки. Она остановилась в тот день, когда не стало моих родителей. Благодаря Эмерику я ожила, но при этом не повернулась лицом к реальности, не оценила ее и тщательно избегала брать на себя обязательства по отношению к самой себе. Я позволила годам утечь между пальцами и теперь снова очутилась в исходной точке.