Роберт Шареноу - Берлинский боксерский клуб [litres]

Евреев герр Мунтер упомянул как бы походя, но мне показалось, будто он проорал про них во всю глотку.

– Кроме того, от нас ожидается, что все до одного ученики школы вступят в гитлерюгенд. Я уверен, что мы с вами эти ожидания оправдаем. Напомню вам также о необходимости всячески избегать разного рода тлетворного влияния, исходящего в первую очередь от евреев – злейших врагов нашего германского отечества.

На этот раз слово «евреи» директор употребил уж точно не мимоходом – он прямо и однозначно велел остальным ученикам старательно нас избегать. Я подумал было, что он мог и не знать, что в школе есть ученики-евреи. Но нет, он принялся пристально всматриваться в зал, по очереди останавливая взгляд на немногих сидевших там евреях: Беньямине Розенберге, Мордехае Изааксоне, Йоне Гольденберге и Йозефе Каце. Я бы что угодно отдал, лишь бы не попасть в их компанию, но в конце концов своими глазками-бусинками очкастый директор высмотрел и меня. Курт и Ханс сидели рядом с абсолютно безучастным видом, как на обычном тоскливом школьном собрании.

– А теперь давайте споем гимн нашей страны «Deutschland über Alles» [22] «Песнь немцев» – песня, написанная Гофманом фон Фаллерслебеном в 1841 году на мотив «Императорского гимна» Йозефа Гайдна. С 1922 года – официальный гимн Германии. , а затем «Песню Хорста Весселя».

Все вокруг снова встали и запели, а я только молча открывал рот. Во время исполнения первой и четвертой строф «Песни Хорста Весселя», которую недавно сделали второй частью немецкого гимна [23] После прихода к власти нацистов стало принято исполнять только первый куплет гимна, а вслед за ним – «Песню Хорста Весселя». , полагалось поднимать руку в нацистском приветствии. Но когда я повторил за всеми этот жест, рука у меня задрожала. И хотя за лето мои мышцы заметно окрепли, я едва-едва, одолевая боль и дрожь, удерживал ее в нужном положении.

К счастью, биологию нашему классу по-прежнему преподавал герр Бох. Он учил нас, как раньше, не пытаясь привести свой предмет в соответствие с нацистской идеологией. И если в параллельных классах учителя объясняли, как сильно чистая арийская кровь отличается от еврейской, негритянской и цыганской, герр Бох придерживался общепринятых в его науке представлений. Так, например, он рассказал нам о лауреате Нобелевской премии Карле Ландштайнере и о том, как тот открыл существование трех групп крови – А, В и нулевой.

– Позже Ландштайнер установил, что есть и четвертая группа, АВ, – объяснял герр Бох.

– Простите, герр Бох, а герр Ландштайнер брал для своих экспериментов только арийскую кровь или какую-то еще? – спросил мой сосед по парте Герман Райнхардт.

– Понятия не имею, с чьей кровью он экспериментировал.

– Просто я недавно прочитал в «Штурмовике», что ученые доказали, что у цыган и евреев кровь крысиная. Она же ведь не такая, как человеческая?

– Если про ученого пишут в «Штурмовике», это, скорее всего, означает, что мозгов у него не больше, чем у крысы, – ответил герр Бох. – А кровь у всех людей более или менее одинаковая.

Как бы интересно и убедительно ни рассказывал герр Бох, кое-какие сомнения у меня оставались. «Штурмовик» часто публиковал как бы научные статьи об исследованиях крови, подтверждавших теорию расового превосходства, и распространял средневековые басни о том, что евреи крадут у христиан маленьких детей и пьют их кровь во время своих диковатых религиозных церемоний. Вокруг вообще было столько разговоров о крови, что я волей-неволей задумывался: а вдруг кровь, которая течет в моих жилах, действительно какая-то особенная? Может, оттого-то у евреев, африканцев и цыган кожа темнее, чем у арийцев, что к их крови подмешан какой-то темный ингредиент?

Ханс и Курт знали, что я еврей, но им не было до этого никакого дела – как многие мальчишки, они брали пример со своих отцов, а те в нацистскую партию вступать не спешили. Большинству учеников в школе моя национальность была просто безразлична. Нееврейская внешность избавляла меня от травли, которой изо дня в день подвергались Беньямин, Йона, Мордехай и Йозеф. Но при этом я понимал, что меня ни на миг не выпускают из поля зрения члены основательно разросшейся за лето «Волчьей стаи». Встречи с ними я старательно избегал и держался как можно ближе к Хансу с Куртом. Но в своем шкафчике я периодически обнаруживал «любовные записки» – листочки с антисемитскими цитатами из книги Гитлера «Моя борьба».

Как-то на перемене мне понадобилось в туалет. Но не успел я открыть туда дверь, как кто-то с силой толкнул меня в спину. Я перелетел через порог и упал лицом на кафельный пол. Приподняв голову, я сначала рассмотрел шахматный узор из черных и белых плиток, а через мгновение – еще и обступившие меня кругом ботинки.

– Долго же ты от нас бегал, – сказал, стоя надо мной, Герц.

Я кое-как огляделся: кроме Герца тут были Юлиус, Франц и еще четверо мальчишек из разных классов. Я вскочил на ноги и бросился было прочь, но Юлиус с Герцем заломили мне руки за спину.

– Halt! [24] Стоп! (нем.) – рявкнул Франц.

– У нас много новеньких, и они хотят с тобой познакомиться, – добавил Герц. – Полюбуйтесь на него, ребята. На вид вроде немец, но кровь и член – чисто еврейские.

Судя по лицам новеньких, им не терпелось узнать, что же будет дальше.

– Отпустите меня! – Я напряг мускулы и попытался вырваться.

Неожиданно – и для меня самого, и для Юлиуса с Герцем – мне это удалось. А я и не подозревал, насколько сильнее я стал с последней встречи с «Волчьей стаей».

– Хватай его!

– Не дайте смыться!

Я отступил чуть назад и, выставив сжатые кулаки, принял, как мне казалось, грозную оборонительную позу. Но Юлиус, Франц и Герц втроем набросились на меня и заломали прежде, чем я успел кого-то ударить.

– Спокойно, Мальчик-Писсуар. Сегодня тебя бить не будем, – прошипел Герц мне в ухо. – Потому что у нас появилось новое правило: хочешь вступить в стаю – покрести еврея.

По его сигналу четверо новичков стали по очереди заходить в одну из кабинок и там мочиться – я слышал, как моча льется в унитаз. Закончив с этим делом, они поволокли к кабинке меня.

Я отчаянно пинался и тщетно пытался вырваться из их рук.

– Хватайте за ноги, – скомандовал Герц.

Четверо его прихвостней подхватили меня за руки и за ноги, оторвали от пола и понесли, как скатанный рулоном ковер. Затащив в кабинку, они, под общий веселый смех, сунули меня головой в полный мочи унитаз. За мгновение до того как погрузиться лицом в вонючую жидкость, я успел задержать дыхание и крепко зажмурить глаза. Сверху до меня доносилось:

– Eins! Zwei! Drei! Vier!.. [25] Один! Два! Три! Четыре!..