Дмитрий Северюхин - Митино счастье [Трагикс по картинкам Александра Кобяка]

Женечке давно уже наскучило это затянувшееся субботнее утро, ей не терпелось выбраться из душной постели, поскорее привести себя в порядок и погрузиться в приятные заботы выходного дня. Она была целиком в предвкушении предстоящего вечера, который обещал быть для неё весьма насыщенным, а всякое промедление создавало риск скомкать и укоротить приближающееся удовольствие.

Митя, конечно, помнил, что Женечка собиралась сегодня на загородную вечеринку своей старой компании, и ему следовало побыстрее приготовить её любимый кофе с поджаренным хлебом, помочь собрать вещи, купить кое-что в дорогу и проводить на Финляндский вокзал. Но он долго ещё медлил с окончательным пробуждением, любуясь сквозь туман ресниц сердитым изгибом чуть приоткрытых Женечкиных губ и наслаждаясь воздушным прикосновением её тёмных распущенных волос.

Наконец Митя медленно открыл близорукие глаза, нежно обхватил Женечку за плечи и осторожно притянул к себе. Его грудь наполнилась светлым восторгом желанной близости, а лицо, окаймлённое рыжеватым пушком несостоявшейся бороды, расплылось в счастливой улыбке. Но Женечка досадливо высвободилась из его несвоевременных объятий и деловито и несколько демонстративно принялась за свой обычный утренний ритуал. Подчиняясь её воле, он с огорчением распрощался с вожделенной негой и, шаркая неловко нацепленными тапками, покорно побрёл в уборную.

Митя повстречал Женечку в прошлом декабре, в самый канун Нового года, когда печальные размышления о невыносимо-тоскливом одиночестве с особой силой сдавливали его сердце. Женечка выросла в затерявшемся среди безлюдных маньчжурских сопок Благовещенске — странном и милом городке, который из соображений приграничной секретности повернулся спиной к водам могучего Амура. Она приехала в Петербург с несколько наивным намерением поступить в Театральный институт, но то ли опоздала к вступительным экзаменам, то ли потеряла нужные документы и ко времени их встречи уже полгода подыскивала себе какую-нибудь не слишком обременительную работу, ночуя и кормясь поочерёдно у случайных знакомых. В какой-то момент очередь дошла и до Мити, о котором Женечка прослышала от общих друзей, вспомнивших о нём в связи с поиском места для новогоднего гулянья.

После смерти бабушки Митя жил один в слишком большой для него квартире на Литейном проспекте, напротив овеянного литературными легендами дома в стиле вымышленной «мавританской» архитектуры. Некогда уютное семейное гнездо теперь несло явный отпечаток холостяцкого быта, а воцарившийся чуть ли не посреди гостиной компьютер резко выбивался из старомодной обстановки, хранившей память о нескольких петербургских поколениях.

Квартира, вызывавшая откровенную зависть Митиных сверстников, вскоре превратилась в излюбленное место праздного времяпрепровождения близких и не слишком близких приятелей, которым больше негде было развлечься, поболтать или просто распить бутылочку вина. Гости, которых Митя порой даже не знал по имени, стали буквально одолевать его. Они в любой момент способны были разрушить уединение, нимало не интересуясь его настроением и планами. Очнувшись после очередного вынужденного веселья, он всегда ощущал внутреннюю опустошённость и новый прилив угнетающего чувства одиночества.

С появлением Женечки всё изменилось. Войдя новогодним волшебством в Митин дом, она не только сделалась единственным предметом его обожания и забот, но совершенно преобразила жизнь, которая отныне наполнилась для Мити новым исключительным смыслом. Женечка стала некой связующей нитью между Митей и остальным миром, от которого он давно уже заслонился пеленой равнодушного отчуждения и близорукой рассеянности.

Как заворожённый, любовался Митя неповторимой пластикой Женечкиных движений, был готов безудержно смеяться над каждой её шуткой и с восторгом наблюдал, как она совершенно серьёзно разговаривает с уличными кошками и кормит с ладони беспечных воробьёв. Он любил удерживать в руках её по-детски маленькие пальчики или перебирать её тёмные волосы, вдыхая их удивительный аромат. Он с наслаждением внимал иронической интонации Женечкиного хрипловато-низкого голоса, который так странно контрастировал с её хрупкой фигурой. Уложив голову на Женечкины колени, он мог часами слушать её рассказы о снах, в которых она летает над горными хребтами, безымянными сопками и бескрайними лесными далями, прорезанными извивами петляющих рек, — высоко-высоко над землёй, постепенно уплывающей в многозвёздные просторы мироздания.

Компания, в которую так стремилась Женечка в то солнечное декабрьское утро, была Мите почти незнакома. Лишь однажды, ещё в июне, Женечка взяла его с собой на одну из тех домашних вечеринок, что устраивались в Тарховке, в покосившемся деревянном доме, увенчанном забавной башенкой с круглым окном. Там, в просторной комнате с обветшалыми стенами и неказистой мебелью, собралось десять-двенадцать Женечкиных друзей и подруг, считавших себя (скорее по внутреннему мироощущению, нежели по профессиональной принадлежности) художниками, философами и поэтами. Их картины, учёные трактаты и поэмы, вероятно, были ещё впереди, а пока кто-то из них числился студентом, а кто-то, посчитав высшее образование излишним, перебивался случайными приработками или пользовался щедрым благорасположением родителей.

Хозяин дома, высокий и полноватый брюнет Гриша, бывший студент режиссёрского отделения, был заметно старше других и держался в компании лидером. Он гостеприимно обихаживал Митю и с подчёркнутым интересом расспрашивал о работе, поминутно наполняя его бокал терпким портвейном.

— У вас, компьютерщиков, наверное, существует что-то вроде тайного братства, — с полувопросительной интонацией высказывался Гриша, демонстрируя тонкое владение правилами светской беседы. — Ведь вы, в сущности, являетесь замкнутой кастой, которая держит в руках нити управления всем мировым развитием… — Он с наигранной внимательностью вглядывался в Митины близорукие глаза, словно пытаясь рассмотреть в его зрачках отражение собственного лица.

Но Митя совсем ничего не мог рассказать ни о каком-либо компьютерном братстве, ни об этих загадочных нитях управления и, беспомощно улыбаясь, всё время искал глазами Женечку. Она же, добровольно взяв на себя роль хозяйки, с видимым удовольствием заваривала чай, хлопотала у закопчённой плиты и распоряжалась кругооборотом разнокалиберной дачной посуды.

Всю ночь Митя напряжённо вслушивался в мало понятный для него застольный разговор, в котором упоминались неизвестные ему теории и факты, не читанные им книги и не просмотренные фильмы, звучали знакомые на слух, но не совсем ясные по смыслу термины, имена и названия. Инстинктивно он ощущал здесь свою неуместность и, чтобы избавиться от давящего чувства неловкости, несколько раз пытался включиться в общую беседу, вставляя невпопад случайные реплики. Однако с каждой репликой неловкость только усиливалась, и в конце концов ему ничего не осталось, как полностью отдаться действию спиртного и мирно задремать в уютном кресле.