Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

Изменилось и отношение Фатеме к разводу. Раньше жителям Мейдан-э Хорасан казалось, что они сделаны из другого теста и их моральные устои крепче, чем у остальных тегеранцев. Но теперь стало ясно, что они ошибались. Развод Батул-ханум стал первой ласточкой. Вслед за ней развелись четыре молодые пары в районе. За последние десять лет число разводов в Иране утроилось. Теперь один из пяти браков заканчивался разводом; в Тегеране это число было выше.

Даже Фатеме, раньше считавшая развод постыдным, начала задумываться о нем. Как-то раз она искала свое свидетельство о рождении – ее карточка удостоверения личности потерялась, и нужно было оформить новую. Документы обычно хранились в обувной коробке под кроватью, но свидетельства там не оказалось. Она задвинула коробку, но на что-то наткнулась. Сунув ногу под кровать, Фатеме вытолкнула вторую коробку, которую прежде никогда не видела. В ней были старые фотографии и коричневый конверт со стопкой паспортов. Фатеме со вздохом пролистала их. На этих страницах в разноцветных визах и штампах запечатлелся весь путь Хаджи-ага к духовному просветлению. Один штамп попадался особенно часто: ярко-красный герб. Ирак? Сирия? Прищурившись, она попыталась прочесть странные голубые буквы. Поднесла паспорт ближе к глазам. Надпись была не на арабском. Точно не на арабском. Сердце вдруг заколотилось. Она взяла очки. Размытая картинка стала четче: с нее смотрел крылатый демон с петушиными лапами. Под ним виднелась непонятная надпись на английском. Она лихорадочно перелистывала страницы, и с каждой на нее смотрел красный демон. Через три улицы жила соседка, которая знала английский, но у Фатеме возникло предчувствие, что лучше спросить кого-нибудь незнакомого. Она легла на пол рядом с кипой разбросанных бумаг и паспортов и стала думать. Тут в комнату зашла Сумайя и увидела мать распростертой на полу.

– Все в порядке, не волнуйся, просто голова закружилась. Ничего страшного, – выпалила Фатеме и поднялась, чтобы взять чадру.

Выбежав из комнаты, она направилась прямиком к базару, в бюро переводов – даролтарджоме . Сунув паспорт Хаджи-ага в руки молодому человеку, сидящему за компьютером, она попросила:

– Сынок, пожалуйста, прочитай, что здесь написано. И еще мне нужны даты.

Юноша принялся разглядывать паспорт.

– Королевство Таиланд. Тип визы: туристическая.

Он назвал несколько дат, перевел из грегорианского календаря в персидский. Даты в точности соответствовали паломническим поездкам Хаджи-ага. Но он не ездил в Карбалу, Мекку, Дамаск и Мешхед. Он был в Таиланде. Где это? Фатеме судорожно пыталась припомнить школьные уроки истории, коря себя за то, что плохо слушала учителя. Насколько она помнила, имам Хусейн никогда не забредал в Таиланд. Там вообще есть мусульмане? В этом она сомневалась. Даже если где-то в этой далекой стране и было шиитское святилище, одно было ясно: Хаджи-ага лгал. Она хотела заплатить переводчику, но тот не стал брать денег. Шагнув в базарную толпу, Фатеме двинулась в сторону Вали-Аср, срезая путь по переулкам. Дело не терпело отлагательства. Ей нужно было поговорить с муллой Ахмадом. В особо деликатных случаях она приходила к нему лично. Она по-прежнему не понимала, зачем Хаджи-ага обманывал ее, но ясно было, что за четыре минуты по телефону этого не выяснишь. Позвонив мулле Ахмаду на мобильник, она предупредила, что сейчас придет.

Фатеме села на автобус, идущий по Вали-Аср. Это был ее любимый маршрут: обычно ей нравилось смотреть, как мимо проплывают витрины магазинов и ресторанов. Но сегодня она была слишком рассеянна и ничего не замечала; шептала молитвы под нос, а в уме перебирала тысячи возможных вариантов. Фатеме сошла в конце Вали-Аср, там, где улица расширяется и поток машин и такси выливается на площадь Таджриш. Мулла Ахмад жил в большой квартире на втором этаже облезлого дома у площади. Его жилище было настоящим музеем мебели и декора разных стилей и цветов: копии французской мебели стояли рядом с кожаными диванами родом из 1970-х; на посеревших стенах висели современные полки из «Икеа» и фабричные гобелены. Присутствовали и традиционные для любого иранского дома предметы: хрусталь, мрамор и сверкающие люстры всех размеров в каждой комнате, включая маленькую кухню; персидские ковры на стенах и подлокотниках кресел.

Дверь открыла жена муллы Ахмада в белой чадре с цветочным рисунком. Под чадрой были темно-синие спортивные штаны и свободный вязаный кардиган без рукавов, надетый поверх рубашки.

– Он сказал, что дело срочное. Пущу вас следующей, – шепнула она на ухо Фатеме.

Они прошли в гостиную, где, уставившись в айфон, сидел сын-подросток муллы Ахмада в джинсах «Левайс».

Фатеме оказалась не единственной, у кого сегодня случился кризис. Светская дама лет сорока с подтяжкой лица и в шарфе «Эрме» сморкалась в платочек. Девушка лет семнадцати из Шахрак-э Гарб в очках от «Шанель» на лбу угрюмо смотрела в окно через тюлевые занавески. Старуха в черной чадре заламывала руки и молилась.

Когда мулла Ахмад волновался, он кричал. Его супруга подносила клиентам чай и ассорти шоколадных конфет на серебряном подносе, а в кабинете тем временем гремел голос супруга.

– Почему ты не замужем? В тридцать девять лет это полная катастрофа! Родители дали тебе ужасное имя, и это испортило тебе жизнь! Его нужно немедленно сменить!

Настала очередь Фатеме. Мулла Ахмад сидел в черном офисном кресле из блестящей кожи в окружении уставленных книгами полок. Потолок был украшен лепниной пастельных цветов. Над головой муллы висели выгоревшее фото Мекки 1970-х, черно-белые портреты предков, мрачно смотревших со стены, и огромный плакат аятоллы Боруджерди – богослова-диссидента, верившего в разделение церкви и государства. Его посадили в 2006-м за выступления против абсолютной власти Высшего руководителя.

На мулле был элегантный серый халат, белый тюрбан и кожаные шлепанцы. Длинные и по-женски тонкие пальцы украшали три массивных серебряных мусульманских кольца, в том числе одно с карнелианом – важнейшим драгоценным камнем в исламе цвета жженой охры, на котором были выгравированы строки из Корана. Украшения делали его похожим на рок-звезду.

– Боже, Фатеме-ханум, как вы растолстели! – чуть не завопил он, увидев Фатеме, раздобревшую килограммов на десять в талии.

– И правда, я совсем себя запустила. Мы с хаджи неважно ладим.

– Слепец, который видит, лучше зрячего, который слеп, – проговорил мулла Ахмад.

Понять муллу было непросто: во-первых, он говорил с сильным азербайджанско-турецким акцентом, а во-вторых, любил пересыпать свою речь строками из Корана. Еще у него была ужасная кратковременная память: это тоже не помогало делу.