Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

Водитель воспользовался послеполуденным затишьем, и машина ускорила ход. Здания и пешеходы превратились в мелькающие за окнами размытые силуэты. Пожилой мужчина помолчал, поглаживая рукой подбородок. Потом наклонил голову и продолжил:

– Я хотел попросить у тебя прощения.

При этом он не сводил с Амира глаз, в которых не проскальзывало и тени иронии.

– Я вас знаю? Я не понимаю… – выдавил из себя Амир.

– Ты меня не знаешь, но я знаю тебя давно. Я наблюдал за тобой.

– Кто вы? Вы сказали, что знали моих родителей?

В зеркале заднего вида мелькнули глаза водителя. Пожилой мужчина тяжело дышал, раздувая ноздри и втягивая ими спертый горячий воздух.

Вдох.

Выдох.

– Я судья, который вынес смертный приговор твоему отцу и матери. – Вдох. – Прости меня.

Амир откинулся на спинку кресла, оскаливаясь, словно готовый броситься на жертву ротвейлер. Он ждал этого момента всю свою взрослую жизнь. Он представлял, как встречается лицом к лицу с человеком, распорядившимся казнить его родителей. Представлял, как ударяет по этому лицу – изо всех сил, до крови. Представлял, как трещат под его кулаком кости. Как он колотит между ног, превращая промежность в кровавое хлюпающее месиво. Никакой пощады.

– Прости меня, прости, – жалобно повторял мужчина.

По его лицу текли слезы, массивный живот вздрагивал от рыданий. Амир с отвращением разглядывал старика, такого жалкого и беспомощного. И испытывал отвращение к себе самому, безвольно опустившему кулаки. Никакой вспышки ярости. Одна лишь обжигающая боль.

– Высадите меня, – услышал он собственный голос.

Пожилой мужчина что-то хрипло шептал, шевеля искривившимися губами, но Амир не хотел его слушать.

– ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ИЗ МАШИНЫ! – Лицо его покраснело, глаза, казалось, вот-вот выскочат от истошного крика.

Теперь и водитель что-то говорил, обернувшись и жестикулируя.

– ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ МАШИНЫ!

Его не слушали. Задыхаясь, Амир толкнул дверь и высунул ногу. Машина завиляла от ударившего по дверце потока воздуха. Старик вцепился в него.

– Останови машину, Бехнам! Остановись, пусть выходит!

Машина резко затормозила, и Амир выскочил из нее. Не оглядываясь, он принялся карабкаться вверх по травянистому склону, опираясь о землю руками, растаптывая красные петунии и маргаритки. Они остановились возле парка Талегани – зеленой полосы на возвышенности, зажатой между шумными трассами. Амир забежал в заросли между жакарандами и соснами, где его рыдания заглушал удаленный гул автомобилей, – там местные наркоманы не заметят очередной погибшей души, а скрывающиеся в кустах влюбленные парочки поймут бессловесный язык того, кто вечно вынужден прятаться.

Амир с самого детства не позволял себе плакать о родителях. Но теперь, оглушенный вновь пережитым горем, разрешил себе предаться воспоминаниям. Впервые за долгое время он испытал жалость к себе.

Шахла, смеясь, танцует под песню «Мамаша Бейкер» группы «Бони Эм», и ее красное платье путается между ног. Ее муж Манучер кружится вокруг.

Шахла танцует, забыв обо всем на свете, как будто никто на нее не смотрит. Но ее движения настолько восхитительны, что на нее смотрят всегда . Даже шестилетний Амир понимает, что его мама неотразима, и всякий раз, как она начинает танцевать, его распирает чувство гордости.

Танцы последовали за серьезными разговорами – вечер, как обычно, начался с собрания диссидентов. Гости приходили по отдельности, через черный ход. Так было всегда, после того как на подобном собрании арестовали Пейванда, одного из их товарищей, придерживающихся левых взглядов. Прошло пять лет, а Пейванд по-прежнему в тюрьме. С тех пор ситуация только ухудшилась. За прошедшие почти десять лет после революции страх и подозрительность прочно вошли в повседневную жизнь.

Страну словно окутал темный погребальный покров. Разорительная война с Ираком отнимает множество жизней. Революция борется со своими внутренними врагами, также отнимая множество жизней. От людских душ остались одни оболочки – сухие и лишенные чувств. Изменилось даже окружение: памятники старины сносятся, картины и фрески уничтожаются и портятся, остатки неисламской империи истребляются и растаскиваются по кускам.

Южный город Шираз теперь также выглядит иначе. От некогда ярко-зеленых холмов с виноградниками осталось лишь жалкое бурое подобие – почва и растительность еще не восстановились от пожаров, устроенных фанатиками, поклявшимися, что алкоголь никогда больше не осквернит эту землю.

Как и большинство собравшихся, Шахла и Манучехр не являются официальными членами какой-либо политической партии, но с гордостью называют себя чапи – людьми, придерживающимися левых взглядов. Иными словами, они «за бедных и против империалистов». Они по очереди симпатизировали партии иранских коммунистов Туде и марксистской партии Федаиян. За последние девять лет погибло много противников действующего режима и «контрреволюционеров». Продолжают упорствовать лишь самые смелые или самые глупые – по большому счету, теперь это одно и то же. Никто из них не признает это вслух, потому что признать – значит согласиться с тем, что у них нет никакого влияния на будущее, что они просто «диванные активисты» без реальной поддержки. Хотя время от времени они находят в таких мыслях и успокоение – они верят, что, пока их затмевают видные политические фигуры, им ничего не грозит. Поэтому они продолжают бороться с системой из принципа, словно пытаясь исправить то, что, согласно их мнению, пошло неправильно, совершенно не так, как задумывалось.

Тайные собрания проходят по меньшей мере раз в месяц и почти всегда у Шахлы и Манучехра, поскольку у них самый большой дом в их маленьком районе на севере Шираза. Это необычная группа диссидентов: недовольные люди, объединенные революцией и войной. Интеллектуалы Шираза – в основном богатые и образованные жители и несколько придерживающихся марксистско-ленинских взглядов преподавателей – смешались с бесстрашными домохозяйками среднего класса, группой студентов, несколькими крестьянами, двумя евреями, армянином, парой торговцев и правоверным мусульманином. Эти встречи позволяют им в приятной обстановке побыть немного инакомыслящими и пнуть государственную машину, пока она смотрит в другую сторону.

Вот так и вышло, что Шахла с Манучехром сидят теперь на кухне в окружении небольшой группы единомышленников. Такой стала их жизнь: тайное общество, черные ходы и кухни. Они передают друг другу сообщения и делятся новостями о последних арестах и казнях. Кто-то вынимает из-за пазухи и разворачивает сверток потрепанных листов – последнее послание лидера чапи . Кто-то еще достает фотокопию запрещенной политической статьи.