Святослав Рыбас - Зеркало для героя [сборник]

Нина не знала, куда повернется крымский финансовый корабль, на переговоры у Кривошеина ее не звали. Но она догадывалась, что Чаев и Животовский будут стремиться отпихнуть Симона и Винтергауза, чтобы встать к рулю, а уж ей от этого лучше не будет.

Не потому ли все призывы о защите русских интересов наталкивали на непонимание, что их некому было поддержать, кроме таких бессильных деятелей, как Нина?

Впрочем, нет, думала она, армия тоже поддерживает, только при этом душит.

Напечатанный еще в мае «Вечерним словом» приговор подтвердился к сентябрю в полной мере: «Мы приобрели уже устойчивую славу нации, лишенной национальной гордости, и попали в положение беднейших родственников».

Почти как предсказания Осиповны, кругом клубился туман. Выныривала из него жизнерадостная курносая физиономия британца, манила освобождением и сулила сотни тысяч. Нина настаивала на оплате в фунтах, расписывала достоинства угля и запасы пластов. Но он хотел всучить ей «колокольчики».

— Это ваше последнее слово? — спросила Нина. — Тогда — к чертям!

— Вы нашли других покупателей? — спросил британец.

— А как вы думаете? С каждым днем армия идет дальше и дальше.

— Это они толкают вашего генерала! — со злостью произнес Винтергауз. Что ж, вы можете все потерять…

— Или все получить, — сказала она.

Неизвестно, что ей больше придало силы, собственная гордость или успехи кутеповской армии, занявшей Александровск, и Донского корпуса в Донбассейне.

А Винтергаузу нечего было отвечать, и он пока отстал от нее.

Но если завтра добровольцы и донцы отступят? Нина думала над этим, решила: все равно не уступать.

У нее оставался магазин, где Алим неторопливо торговал виноградом, яблоками и немного — мукой. Значившееся на вывеске «Русский кооператив» соответствовало скромности предприятия и вызывало в Нининой душе горестную усмешку. Алим пытался взбодрить хозяйку, чтобы она забыла Скадовск и занималась магазином. Должно быть, он привязался к ней, и она, как ни странно, чувствовала его почти соплеменником, будто его черная низкая каракулевая шапочка с полумесяцем была казачьей папахой.

Однажды она склонилась над ящиком с виноградом, упершись рукой в колено, и выбирала прохладные, чуть матовые от пыльцы кисти, как вдруг что-то почувствовала и обернулась.

У дверей стоял Артамонов, она успела поймать его пристальный взгляд, потом он неловко улыбнулся.

— Иди сюда, — позвала Нина. — Смотри, какая красота. — Она взяла гроздь, подбросила ее на ладони и спросила, подразнивая: — Нравится? Хочешь взять из рук одинокой вдовы?

Артамонов подошел и протянул руку.

Может, он еще не понял.

— Хочешь? — повторила она, поднимая гроздь.

— Давай, — сказал Артамонов.

— Возьми! — Нина отвела гроздь в сторону.

Артамонов вздохнул и признался:

— Я ведь помню тебя еще в Ольгинской. Ты на свои деньги нанимала подводы для раненых.

— Да, — сказала она.

— Тогда я подумал: вот!.. У тебя на руках умер маленький кадет… Такие, как ты, поддерживали нашу надежду… А сейчас — что? — спросил Артамонов с проникновенной суровостью.. — Я у тебя в батраках, а надежд никаких.

Ей стало досадно из-за его глупости. Неужели он собирался осуждать ее? За то, что она не опустилась до нищеты?

— Ну бери же! — потребовала она, протягивая ему виноград. — Ты не батрак, мы с тобой первопоходники. Или ты разочаровался во мне?

Артамонов взял гроздь и бросил ее обратно в ящик…

— Не надо так со мной, — попросил он. — Я могу вообразить Бог знает что. А если что взбредет мне в голову, меня не своротишь.

— Да ты как мальчишка! — упрекнула Нина, улыбаясь ему.

Артамонов опустил глаза. Сквозь редкие пушистые волосы стало видно, что вся его голова краснеет.

«Мальчишка, мальчишка! — подумала Нина. — Он меня боится».

— А что тебе может взбрести? — лукаво спросила она, подбочениваясь и выпячивая груди. — Ты робеешь?

— Ты чужая, — неохотно сказал Артамонов.

Она с вызовом подняла руки к затылку откровенным отдающимся движением, потом медленно сбросила руки вниз и, отвернувшись, окликнула в дальней комнате Алима:

— Виноград больно хорош, накинь-ка сотню.

Татарин ответил что-то непонятное.

— Пойди, скажи ему, — велела Нина Артамонову.

Могла ли она преодолеть его робость, подобно тому, как когда-то соблазнила Виктора Игнатенкова, привязав его к себе? Но тогда Нина была другой.

И больше Артамонов не слышал от нее о вдовьем одиночестве.

Через день объявился Винтергауз с незнакомым мужчиной в кремовом чесучовом костюме и канотье.

Нина закрылась с ними. Они беседовали недолго, и британец согласился уплатить фунтами за рудник и усадьбу. Он говорил, что коньюнктура сейчас в пользу Нины, и поэтому он уступает.

Незнакомец (это был нотариус) поздравлял Нину с удачной сделкой и раскладывал на холщовой скатерти купчие документы.

Она тупо смотрела на золотой перстень на его мизинце, и ей мерещилось какое-то другое золотое кольцо, которое она когда-то видела на мизинце — у кого же?

Нина ощущала растерянность и досаду. Винтергауз покупал ее последнее, ее кровь.

— Вы не верите удаче? — усмехнулся нотариус. — Позвольте, я взгляну на ваши бумаги.

Блеснул нотариусский перстень, чужие пальцы сжали ее собственность. «Не надо, — предостерег ее рассудительный голос. — Это враги. Где ты будешь жить, если продашь усадьбу?»

Но другой голос напомнил, что России больше нет и нельзя жить химерами.

Нина вспомнила, у кого видела золотое кольцо: у Корнилова. Бесстрашный генерал выплыл из прошлого, чтобы укорить ее, однако нагловатый стряпчий оттеснял его.

— Хорошо, я продаю! — сказала Нина.

Из кожаной папки, где хранились ее бумаги, высовывался край фотокарточки. Родина слала Нине последнее напутствие.

Винтергауз, уловив ее замешательство, заторопился идти поскорее в контору, подписывать купчую и получать долгожданные фунты.

— Да не убегу я! — насмешливо вымолвила Нина. — Или боитесь, что наши займут Донбассейн и я передумаю?

— А если не займут? — бросил нотариус и быстрым движением выхватил из папки фотокарточку. — Позвольте полюбопытствовать?

Нина ударила его по руке. Фотография Петрусика взлетела над столом. Нотариус отшатнулся, крикнул:

— Сумашедшая!

Винтергауз, покачивая головой, снисходительно похлопал его по спине, словно советовал утихнуть.

— Поднимите, — велела Нина.

Нотариус подумал немного, затем развел руками.

— Ну и темперамент!.. Я подчиняюсь, мадам! — сказал он, подняв фотокарточку с пола.

«Господи, до чего ты меня доводишь!» — мелькнуло у нее.

Надо было скорее кончать дело.

Вечером Нина уже была богатой. Она подарила пятьсот фунтов Артамонову, не зная, зачем это делает, просто жертвуя, как свечу поставила.