Дмитрий Стешин - Коротко и жутко. Военкор Стешин [litres]

Из Дебальцево не выехать, дорогу обкладывают, стремительно темнеет. Едем через поселок Октябрь прямо по насыпям железной дороги, рискуя нарваться на остаточные группы окруженцев. По пустой улице Октября нам навстречу двигается серая толпа, огромная толпа – старики и старухи, которых на время боев вывезли в Луганск.

В Москву еду с уколом кетанова в шею. Погибаю почти две недели, разваливаюсь на куски – вместе с войной из меня выдернули стержень, на котором держалось все. Ночью в «Фейсбук» мне пишет вдова убитого украинского солдата, труп которого я снял на видео в Логвиново. Его записали в «без вести пропавшие», как могу, помогаю вдове. Она мне пишет иногда, но я боюсь читать ее письма. Пишет, что молится за меня, и я боюсь ее молитв…

Светлый и теплый май, в Донецк ко мне приезжает моя Юлька. На розовом «Матизе». На границе фурор, находится множество галантных провожатых, но я ее встречаю с «донецкой стороны». Не хочет уезжать от меня, с хитростью особо опасной сумасшедшей выдумывая множество причин. «Хочет увидеть войну». Я с Юлей на войне – последнее, что я хочу увидеть в этой жизни. Провожу ее по трассе от Донецка до Красного Партизана, узнает место из нашего видео, где лежала куча трупов, накрытых украинским флагом. Трупов уже нет давным-давно – я снимал, как батюшка-униат грузил их в машину и никто не хотел ему помогать. А вот надпись на стене угловой хаты, где жили трупы, – «Здесь был Квася» – осталась, и детские рисунки на стенах – «украинским воинам от украинских детей», «возвращайся живым». Юле достаточно войны.

Вывозим из Саханки, из-под обстрелов, контуженную и невменяемую 8-летнюю Настю. Уже в Новоазовске мать ее признается, что у Насти порок сердца, собирались ехать на операцию в Киев, но Киев пришел сам в Саханку. До администрации Новоазовска Настя держит меня за руку. Самая теплая ладошка в этом году. Может быть, потому что у меня в шлице бронежилета сидит мишка, которого я отжал у дочки? Мишка располагает.

Вечер, сумерки, едем зигзагами в Широкино, видим, как стартует ПТУР – как ракета-шутиха с таким огненным, но коротким хвостом. ПТУР летит воистину черт знает куда! Бьют по отдельным машинам, но в нашу не попадают. Попадут только через две недели, и нашего пожилого водителя-Харона тяжело ранят. Просыпаемся от стонов. Раненный в шею говорит: «А хорошо, что не в голову! Единственное хорошее этим утром». Идем к морю, на передовую. Падает мина, лежим вдоль забора. Сема Пегов с Мелом и ополченцем метрах в двадцати от нас. Жмурю глаза, представляя, как тут сейчас все будет мести осколками. Но мина не срабатывает, и мы идем дальше. А кто больше не может идти – идет сзади.

Август, самый мирный месяц на Донбассе в моей жизни. Прокатились на «машине времени», съездили к староверам в Ольховатку. Приняли как родных, ели в трапезной все из одной посуды. Оказалось, осенью мы вывезли из Никишино женщину и мальчика Никитку, они были старой веры. В общине узнали про это и читали нас всю зиму, весну и лето.

Ночь в Горловке на шахте 6/17, тишина… Война все? Нет. У нас началась старая война.

Душный Дамаск, октябрь, +35°С. Воздух пахнет ацетоном. Ночью звоню Юльке с крыши нашего дома и получаю по глазам лазером. В одной из высоток, в пентхаусе, ночная пятничная дискотека. С горы Карачун каждые 30 минут бьет «сторожевая пушка». Типа «спите спокойно, жители Дамаска». Прямо над высоткой с дискотекой пролетают снаряды и падают почти у границ Старого города, в районе Джобар. Какой знакомый расклад…

Мы над Джобаром, на 15-м этаже. Без броников – думали, лифт не работает, а спуститься за ними уже некогда – идет штурм. В соседней комнате зенитка К61 образца 1937 года бьет одиночными. Каждый выстрел – как удар в темя молотом и одновременно ладонями по ушам. Но камера в руках не дрожит, на съемке все ровно.

Горы Латакии, Сальма. Вершина горного хребта. Какой-то генерал с чуть подрагивающими губами говорит, что все его воины только что с***лись с позиций – кто-то кому-то сказал, что сейчас по нашему хребту влупят «Градами». И все дали по тапкам. Действительно. Оглядываюсь по сторонам и прихожу в изумление: еще 15 минут тут была толпа сирийцев – в каждой яме варили матэ и покуривали сигаретки.

Какой-то городок под Идлибом, выставил камеру в окно машины – вышло чистых 12 минут разрушенных домов и ни одного человека. Просто серые развалины, промытые редкими дождями.

Авиабаза «Хмеймим», на драном вертолете летим разбрасывать листовки над игиловцами. Мучаюсь трусливой дилеммой: каску оставить на голове или сесть на нее попой? Каску оставляю где была. Горжусь собой. Мужик, кремень!

Наши самолеты садятся и взлетают каждые пять минут, «Воздушный цирк Монти Пайтона». Забываю в гостинице кепку и получаю на башке страшный солнечный ожог. Больше ничего интересного – армия свято хранит свои тайны.

Опять позиции под Сальмой – едем без тормозов по серпантину, не касаясь педали, которая зажжет предательские красные лампочки. Дорога тыловая, но на участке в полтора километра простреливается метров с пятисот.

Хараста – фантастическое зрелище: ДШК лупит в темень трассерами. Спим на слое бетонной пыли, грязные до омерзения. Туалет в комнатах ниже этажом – выбирай любую. Воруем белые гранаты из-за забора брошенного дома. Вкус года. Набиваю чемодан подарками. Три кило молотого кофе – 700 рублей. Детская военная форма для Женьки – 500 рублей. Четыре блока «Житана» 100 мм – 3000 рублей. Оставляем в Дамаске каски и бронежилеты, как якоря на грунте. Для Новороссии у нас есть еще по комплекту. В крайний день в Сирии мне в «Фейсбук» пишет ополченец. В мае 2014 года я подарил ему очки «Полароид», которые купил в 2013-м в дьюти-фри Домодедово, улетая в Дамаск. Мы ждали тогда бесполетной зоны, удара крылатыми ракетами и штурма древнего города. Ополченец жив-здоров, только ранен. Круг замкнулся.

[4] Сказки не в смысле брехня, но сказание…

В последнее время в Дамаске резко повысилась благочестивость местных таксистов в свете сложившихся обстоятельств. Мало того что они кладут Коран в неподобающее место – на торпеду, так еще и пыль с Книги не вытирают месяцами… Аллаху больно смотреть на это фарисейство.

Лайфхак: носочки, маечки и труселя можно спокойно простирнуть в мусорном ведре из гостиничного номера. Только сначала нужно вымыть это ведро, хотя оно обычно и так чистое.

Запас еды на пару дней, блок сигарет, пачки чая и кофе вселяют уверенность в душе. Веселят, как очень крепкий чай.

Кипятильник и литровая кружка греют душу и повышают автономность.

Друзья-коллеги с одного центрального телеканала заезжают в Сирию сразу на месяц, а то и на полтора. Поэтому они возят с собой теле-приставку «Нинтендо». «Нинтендо» – убийца тоскливых вечеров на чужбине.