Луиза Эрдрих - Круглый дом

Я стал расспрашивать дядю Уайти про Кертиса Йелтоу.

– Ты не представляешь, – сказал он, – сколько этот красавец куролесил, а ему все нипочем! Как-то врезался в товарный состав, сидя пьяный за рулем, и выжил. Индейцев обзывал «ниггерами прерий». Считал это страшно смешным. Завел себе любовницу. Скупал золото и складировал его в подвале губернаторского особняка. А оружие? Его хлебом не корми, дай подержать в руке ствол или клинок! Коллекционирует боевые щиты! Индейские вышивки бисером. Оказывает знаки почтения благородным дикарям, а сам пытался втихаря захоронить ядерные отходы на священной земле Лакоты. Назвал Танец Солнца разновидностью сатанинского культа. Вот он какой Йелтоу. Да, и всегда со свежим загаром. Очень следит за своей внешностью.

Когда мы доехали до дома, Уайти пошел готовить ужин, а мы с Соней отправились заниматься лошадьми. Пока мы прибирались в амбаре, из распахнутых окон дома гремела музыка и доносилось бормотание телевизора. Мы и сами производили немалый шум, когда вынесли из амбара сено и, добавив к нему немного зерна, задали корм лошадям, а еще мы ужасно шумели, когда включили газонокосилку, и много шума создавали собаки, которые радостным лаем приветствовали нас и напоминали, что пора дать и им поесть.

Соня загоняла лошадей в амбар под вечер, проверяла собак на предмет клещей, регулярно осматривала их зубы, глаза и подушечки лап.

– Ну, и где тебя сегодня носило? – спрашивала она у каждой псины, а потом журила: – Чтобы больше никаких репейников! От тебя несет дерьмом! А кто тебе позволил выкусывать свой чудесный хвост, а, Чейн? Если еще раз удерешь со двора, я тебя высеку, так и знай!

Точно так же Соня разговаривала и с лошадьми, отводя их в стойло. Потом из дома вышел дядя Уайти и принес ей холодного пива. За задним двором пастбище шло под уклон в сторону запада, и на закате солнце золотило траву. Там стояли два складных шезлонга, и для меня вынесли третий. Я пил оранжад, а они пиво, и теперь музыка грохотала из портативной магнитолы, которую дядя Уайти поставил на крыльцо. А когда на нас налетели тонко визжащие эскадрильи комаров, мы скрылись в доме.

В тот день дядя Уайти выменял бензин на свежевыловленного судака и, почистив и разрезав рыбу, оставил куски филе вымачиваться в молоке на холоде. Он взбил в пену пивной кляр, чтобы обжарить в нем куски судака. Еще сделал салат из капусты и хрена. И у них всегда был десерт. Соня обожает десерт, объяснил Уайти.

– Она сладкоежка. Ты слыхал когда-нибудь о малиновом пюре? Я ей как-то сделал по рецепту из журнала. А майонезный пирог? В нем майонез вообще не чувствуется. Но она любит шоколад. Просто до безумия любит шоколад. Если бы я обмакнул своего дружка в шоколад и дал ей, она бы от меня не отстала!

С наступлением сумерек он, как говорится, поплыл, понес всякую чушь, и в конце концов Соня отвела его спать.

Уложив Уайти, Соня постелила мне на диване. Диван был старый и весь пропах табачным дымом, с обивкой из колючей коричневой ткани, усеянной оранжевыми шишечками. Соня накрыла диванные подушки простыней и вместо одеяла дала мне клетчатый спальный мешок со сломанной молнией. Она включила телевизор, потушила свет и свернулась калачиком у меня в ногах. Час или даже два мы с ней смотрели телик. Говорили про деньги, шепотом – боялись, что Уайти услышит. Соня заставила меня несколько раз поклясться, что я никому не рассказал про деньги в кукле – и не расскажу.

– Я просто трясусь от страха. И ты трясись! Держи ушки на макушке! Смотри, Джо, не проговорись!

Потом обсудили, как я поступлю с деньгами. Соня взяла с меня слово, что я оплачу учебу в колледже. Еще она рассказала, как ей хотелось, чтобы ее дочка Мэрфи училась в колледже. Она назвала свою малышку Мэрфи, потому что с таким именем невозможно стать стриптизершей. А ее дочка изменила имя на Ландон. Если бы можно было прокрутить время назад, сказала Соня, я бы никогда не оставила дочку со своей матерью, когда пошла работать. Верь не верь, но моя мать оказала на внучку очень дурное влияние.

Соне нравились ток-шоу и старые фильмы. Время от времени я засыпал в разгар совместного просмотра телевизора. Но я упорно боролся с собой, пытаясь как можно дольше оттянуть момент провала в сон. Как только приоткрывалась дверь в мир сна, я тут же отпрыгивал обратно на диван. К Сониной уютной тяжести возле моих ног. К ее теплому телу, которое я чувствовал, если вытягивал голые пятки из-под спального мешка. Я полюбил спать под этим спальным мешком, потому что он скрывал мою эрекцию.

Каждую ночь Соня давала мне свою подушку. Подушка пахла абрикосовым шампунем и еще каким-то невнятным ароматом – каким-то очень интимным эротическим запахом увядания, как сердцевина пожухлого цветка. Я зарывался в нее лицом и вдыхал. Я засыпал, и мне снился тот самый вечер, когда темная комната была озарена мерцающим заревом телевизора. Шла какая-то комедия, звук был приглушен. Соня призрачно маячила в голубоватом сиянии, прижав к губам стакан с холодной водой. Снаружи зудели тучи летних насекомых. Пару раз начинали лаять собаки, завидев оленя на дальнем краю пастбища. А дядя Уайти, слава богу, мирно похрапывал за дверью спальни. На третий или четвертый вечер, когда я курсировал между явью и райскими грезами, Соня нежно обхватила рукой мою пятку и сжала. А потом начала неосознанно поглаживать внутреннюю часть стопы – и вдруг волна слепого наслаждения пробежала по моему телу, слишком внезапно, чтобы я мог удержать ее в себе. Я кончил, охнув от удивления, и она отпустила мою ногу. Через мгновение раздался легкий хруст. Я украдкой взглянул на Соню: она жевала соленый кренделек.

Дядя Уайти запоем читал дешевые романчики карманного формата, которые покупал в местном супермаркете. Он смастерил настенные стеллажи под размер книжек о самураях и боевых отрядах ниндзя, вестернов Луиса Ламура, научно-фантастических небылиц, приключениях Конана и шпионских триллеров. Ежедневно он вставал в шесть утра и садился за стол с чашкой кофе и очередным романом. Я завтракал рядом, а он вслух зачитывал отрывки, бормоча себе под нос: «…ее гибкие лапы хищно задрожали в предвкушении прыжка, и она остановила свой взгляд на нем, лишенном души и замершем в полумраке безлунной ночи, решая, как именно переломить ему хребет… Острые как кинжал глаза-зубы Рагны сверкали в отраженных лучах фар… Зная, что его жизни придет конец, как только его глаза встретятся с этим безжалостным темным взором…» Дядю Уайти явно захватило развитие сюжета, и он продолжал читать вполголоса, а Соня поставила на стол тарелку с обжаренным беконом и сковородку с единственным блюдом, которое она умела готовить на завтрак, – смесь тертой картошки, яиц, резаного стручкового перца и ветчины, которые она выкладывала слоями на сковородку, и все это скворчало и жарилось до тех пор, пока посыпанный сверху сыр чеддер, расплавляясь, не превращался в пузырящуюся желтоватую массу с коричневой корочкой. Она называла это утренней запеканкой. После еды Уайти загибал страницу и откладывал книжку. Соня по-быстрому мыла посуду, мы рассаживались в пикапе и, доехав до заправки, включали бензоколонки. Мы открывались в семь. Но всегда кто-то уже стоял и дожидался, когда ему зальют бензин в бак.