Александр Бушковский - Рымба

Едва только солдаты замерли, как офицер тихо, но четко скомандовал: «На пле-чо́!» Все шестеро одновременно подняли за ручки гроб на плечи. «Шагом марш!» – еще тише и резче, словно со скрытой угрозой, приказал он, и двухсоткилограммовый груз двинулся к дому. Народ качнулся следом за ним.

Манюня поставила в избе две лавки друг напротив друга, а между ними установила табуретки, и потные от напряжения солдаты опустили на них гроб. «На выход!» – сквозь зубы сказал старлей и снял фанерную пластинку с окошка гроба. Поправляя автоматы за плечами, солдаты вышли во двор. Офицер с сержантом остались стоять в изголовье траурным караулом.

Старший Митин сын, Фёдор, еще больше, чем Стёпка, похожий на мать, первым подошел к гробу, взглянул в окошко, закусил губы и отправился в комнату Веры. За ним вошел Митя, потом Манюня с невестой Фёдора, невысокой испуганной девушкой в темном, а за ними, почти закрыв глаза, Люба. Она склонилась над окошком, и ей стало невмоготу. Качнуло. Митя обхватил ее за плечи, посадил на лавку рядом с собой и спрятал ее лицо у себя на груди. Манюня подала ему чашку с каплями. Он заставил жену пригубить и вытер ее губы ладонью. Люба судорожно выдохнула и замерла. В полной тишине прошло несколько секунд.

– Нужен нам поп? – наконец сипло прошептал Митя в самое ухо Любе.

Она еле заметно кивнула.

– Ладно…

Дверь в комнату Веры открылась, и появился Фёдор. Обнимая, он вывел сестру, бледную, с опухшими веками, и посадил рядом с отцом, а сам сел возле матери. Вера была в домашней одежде, с черным ободком в волосах.

Затем в тишине уселась родня. Соседи и молодежь ждали в кухне и в сенях. Слива, стоя в глубине двора рядом с отцом Ионой и солдатами, среди малознакомых или вовсе незнакомых людей, искал глазами подевавшегося куда-то Волдыря. Тот появился неожиданно и так же неожиданно выглядел. На нем был приличный черный костюм – отглаженные брюки и пиджак, а под пиджаком светлая рубашка, застегнутая на все пуговицы. Седую голову покрывал старомодный серый картуз, а на ноги были надеты такие же старомодные коричневые штиблеты. «В гроб костюм», – решил Слива.

С суровым, слегка даже торжественным лицом Волдырь поднялся на крыльцо и вошел в дом. Снял картуз. Люди расступались перед ним. Он прошел к гробу, посмотрел сквозь окошко на покойника, потом сел рядом на скамью. Положил сжатые кулаки на гроб, опустил на них лоб и бесшумно зарыдал, затрясся, из последних сил сдерживая всхлипы. В густой тишине слышно было, как падают капли на оцинкованный металл гроба.

Вскоре он справился с собой, вытер лицо рукавом, крышку гроба ладонью, тяжко вздохнул и оглядел всех мутно-красными глазами.

– Саня! – вдруг громко и спокойно сказал Митя, обращаясь к офицеру. – Будь другом, скажи моей жене то, что ты сказал мне, пока сюда добирались, а?

Старлей чуть повернул голову к сержанту:

– Рябов, смени караул.

– Да не надо, Саня, караула, – попросил Митя, – пусть пацаны отдохнут. Тут все свои. Вот, Люба, это гвардии старший лейтенант Саня Голытьба, командир взвода нашего Стёпы. Вот такая фамилия… Хороший парень. Давай, Сань! Садись рядом.

Гвардии старший лейтенант Голытьба садиться не стал, а, наоборот, выпрямился, оправил портупею и прокашлялся.

– Уважаемая Любовь Закировна! – Голос у Сани был молодой, взволнованный, но все же командирский. – Ваш сын, гвардии рядовой Неверов Степан Дмитриевич, девятнадцатого мая сего года пал смертью храбрых в бою с превосходящими силами противника, прикрывая отход подразделения на более подготовленные позиции. В бою рядовой Неверов проявил мужество и выдержку и, будучи тяжело раненным, не оставил позиций, а огнем своего пулемета продолжал сдерживать наступающего противника, тем самым до конца выполнив свой воинский долг. За стойкость и героизм, проявленные при выполнении боевого задания, ваш сын представлен командованием к награждению орденом Мужества… посмертно. Уважаемые Любовь Закировна и Дмитрий Иванович, от лица подразделения… и от себя лично… выражаю вам… глубокую благодарность за воспитание такого сына…

Старлей перевел дыхание. Женщины плакали, Волдырь сидел неподвижно, только желваки играли на его скулах, а Митя качал головой в такт командирским словам, незряче глядя куда-то перед собой. Когда взводный замолчал, он встрепенулся:

– Теперь Лёха!

– Сержант Рябов был с вашим сыном до конца, – закончил Голытьба. – Алексей, расскажи, как было дело.

Смуглолицый сержант, как и его командир, одернул форму и прокашлялся.

– Мы со Степаном прикрывали группу, когда уже надо было отходить. – Его мягкий сибирский говор будто бы всех немного успокоил. – И тут нас поджали…

– Хоть ты-то сядь, Лёха, а? – попросил его Митя.

Сержант оглянулся на командира, тот кивнул, и он сел на свободное место рядом с Верой.

– Стёпа с пулеметом отвлек на себя главную часть банды, к земле их прижал, долго держал, – продолжил Лёха. – Но у них был миномет, а мне его не видно было, из моей винтовки не достать. Я на соседней горушке лежал, они меня тоже не видели. В общем, они, минометчики, его в вилку поймали. Объяснять?

– Не надо, – сказал Волдырь, – давай дальше, сынок!

Сержант вздохнул:

– Ранило его, короче. Я видел в прицел. Он замолчал, шайтаны эти обрадовались, расслабились. Думали, всё. Полезли смелее, даже минометчики высунулись, решили поудобнее позицию занять. Одного я… в общем, ликвидировал, второй залег, и всё… Миномет не стреляет – одному-то не с руки и заряжать, и целиться. Я быстрее пополз к Стёпке. Думаю, надо раньше, чем эти… Тут Стёпа снова давай стрелять, прикрыл меня. Теперь уже я обрадовался. Дополз до него, смотрю – тяжело. Давай бинтовать, он говорит: без толку, осколки в животе, в ногах. Я все равно все пакеты смотал на него и промедол весь вколол. Говорю: отдохни. Высовываюсь, гляжу – лезут. Я снова из винтовки – раз! Они залегли, а из автоматов достать меня толком не могут. Я на другую сторону горочки пополз, а тут Степан мне и говорит: «Пригляди, Лёша, за Верой!» «Пригляжу, – говорю, – Стёпа, не волнуйся!» Вижу, он засыпает. Тут я психанул, схватил его пулемет, давай в горячке с горки колотить! Смотрю – побежали. Потом два крокодила, в смысле вертолета, прилетели, обработали там все вокруг и забрали нас. Вот и всё.

– Я ходатайствовал перед командованием о представлении сержанта Рябова к награждению медалью «За отвагу», – добавил Саня Голытьба.

Стоявший в кухне и слушавший этот рассказ участковый Витюша вдруг быстро вышел из дома во двор, подошел к отцу Ионе, который тихо беседовал о чем-то с полицейскими, и взволнованно заговорил:

– Значит так, ребята! И вы, святой отец! Начальством моим и администрацией села мне велено проконтролировать, чтобы после прощания хоронить везли на берег, на сельское кладбище. Да вы в курсе, ребята. Но я решил, пускай меня к чертям собачьим уволят, но, если родители хотят здесь, пусть хоронят здесь! А я лучше контракт подпишу и вместо Стёпы воевать поеду. Я его на четыре года старше, а даже пороха не нюхал. Видели этих, старлея с сержантом? Вот люди! Да они вдвоем весь наш райотдел штурмом возьмут, если им надо будет! А мы?!