Лили Кинг - Эйфория [litres]

Нелл вышла в том, в чем спала, – в длинных хлопковых штанах и легкой зеленой рубашке. Она приготовила нам по большой чашке кофе с сухим молоком и уселась на место Фена. Я не представлял, сейчас десять утра или, к примеру, четыре часа пополудни. Свет проникал сквозь щели в стенах сразу со всех сторон. Я чувствовал себя школьником на каникулах. Она сидела, с ногами на стуле, поставив кружку на колено. Я сел напротив, а рукопись Хелен лежала между нами.

Нелл задумчиво отогнула большим пальцем кончик рукописи, медленно перебирая страницы.

– Она все писала и писала эту книгу, и я начала подозревать, что так никогда и не закончит. Я думала, что в этом отношении далеко обогнала ее. И вот сейчас – на ее фоне моя книжка кажется детским альбомчиком с фотографиями семейного путешествия в Цинциннати. Ее теория – это переворот в мировоззрении. Пока я собирала коллекцию красивых камешков, она построила целый собор.

Мое тело еще помнило то напряжение из странного сновидения, когда я пытался выгравировать загадочный символ в крошащейся льдине. Как забавно – она стремится построить собор, а я ковырялся, выцарапывая один-единственный знак.

– Вы смеетесь надо мной и моей жалкой участью.

– Вовсе нет… – Я вспомнил ее историю про заплеванную одежду в шкафу. Сейчас передо мной была та же четырехлетняя девочка.

– Нет, смеетесь.

– Ни в коем случае, – возразил я, но продолжал улыбаться. – Я чувствую ровно то же самое.

– Не может быть. Посмотрите на себя. Вы такой мускулистый, расслабленный, с широкой улыбкой на лице.

– Похоже, сегодня утром Фен начал созидать свой собор.

– Он писал?

– Страницу за страницей.

Она, казалось, удивилась, но не слишком обрадовалась.

– Он гоняется за призраками. А сейчас появился Ксамбун, но Фен не помогает мне встретиться с ним. В мужской дом мне вход закрыт. И чем больше я настаиваю, тем больше он сопротивляется, а через пять месяцев мы уедем навсегда и так и не поговорим с Ксамбуном.

– Я мог бы попробовать замолвить словечко…

– Нет, прошу вас, не надо. Он догадается, что это я, и все станет еще хуже.

Я хотел помочь ей, хоть чем-то. И, как мог деликатно, рассказал про второй вход в мужской дом, который видел накануне.

– Вы хотите сказать, что прошли через ее лабиа ? – поразилась она, уже протягивая руку за блокнотом. – Вот такие подробности он намеренно от меня скрывает.

– Возможно, он уважает местные табу.

– Фену наплевать на табу. Но дело не в этом. Мы по кусочкам пытаемся собрать картину этой культуры, и я работаю с партнером, который скрывает важную информацию.

Она заточила карандаш и заставила меня повторить рассказ еще раз, в мельчайших подробностях. Она задала много-много вопросов, что в итоге привело к обсуждению проблемы вульвы и различных вариантов использования ее изображения разными племенами на Сепике. К концу я почувствовал, что если и не смог устроить ей встречу с Ксамбуном, то по крайней мере был немного полезен. Настроение у нее поднялось, и я опять подумал, как головокружительно радостно было бы работать вместе с этой женщиной. Разговор вернулся к рукописи, лежащей на столе. Мы еще раз перечитали первую главу, делая пометки на полях. Переписали введение и перешли в кабинет, где она могла сесть за машинку. Столы стояли вплотную, я диктовал написанный нами текст, а она печатала. Перешли к следующей главе, теперь мы читали про себя, задерживаясь на определенных фразах, зачастую одних и тех же, и делали пометки для Хелен. Несколько ребятишек, не обращая внимания на банановый лист на ступенях, все же пробрались в дом. Они сидели по ту сторону москитной сетки, наблюдая за нами и время от времени пытаясь подражать странным звукам, которые мы издавали.

Фен вернулся как раз к главе про добу. Ему не понравилось то, что он увидел: мы двое наедине работаем над книгой Хелен, – и он дулся, пока Нелл не уговорила его рассказать историю про парня добу, который был абсолютно убежден в действенности своего заклинания невидимости и пытался пробраться в женские дома, откуда его всякий раз гнали палками. Потом Фен рассказал про любовное заклятие, которое колдунья наложила на него за день до отъезда. И разумеется, оно подействовало, иначе как объяснить, что по пути домой он сразу же влюбился в Нелл.

Нелл ушла на свой традиционный обход, а мы с Феном отправились в церемониальный дом на завершающую часть нанесения ритуальных татуировок. Инициируемый, мальчишка не старше двенадцати лет, завывал от боли, а несколько парней постарше прижимали его к бревну, пока взрослые мужчины покрывали мелкими насечками его спину и плечи. В каждую ранку капали смесь цитрусовых соков, отчего кожа вздувалась, шрамы набухали и впоследствии спина приобретала вид крокодильей шкуры. Кровь темными струйками сочилась по бревну. Закончив, они намазали мальчика маслом, натерли куркумой, облепили белой глиной и унесли плачущего, в полубеспамятстве в уединенное место, пока не поправится.

А мы с Феном пошли на берег. Я видел уже десятки инициаций, но зрелище от этого легче не становилось. Ноги ватные, в груди ноет. Мы сидели на песке и, кажется, ни словом не обменялись.

Вечером мы собрались на освящение хранилищ еды, которые почти опустели после празднества в честь Ксамбуна. Люди толпились на тесной площадке у амбаров, но к нам с Феном не подходили ближе чем на пять футов, зато Нелл держала на руках маленькую девочку, другой малыш сидел у нее на спине, и еще несколько карапузов цеплялись за ноги. Взрослые украсили себя тотемными растениями своих кланов. В каждый амбар внесли по паре клубней ямса, благословили их и призвали произвести много потомства. Долгими заунывными песнями и молениями призвали духов предков. Я устал стоять в духоте, и меня все еще мутило от картин инициации. Этот маленький мальчик лежал сейчас где-то там в зарослях, в жалкой лачуге, совсем один, плача от боли.

Фен ткнул меня в бок, и я, проследив за его взглядом, заметил человека, державшегося позади всех. Даже ничего не зная о нем, я сказал бы, что он здесь чужой. Вплотную к нему стояли мужчины его возраста и какая-то девочка, но он казался гораздо более одиноким, отстраненным, чем любой из виденных мною раньше местных жителей. В финале церемонии его позвали встать в дверях амбара, но он не двинулся с места. Толпа подбадривала его, но в конечном счете по рукам передали гирлянду из клубней и водрузили ему на шею. Он лишь коротко вскинул голову и, казалось, с трудом удержался, чтобы не сорвать с себя это тяжелое ожерелье. Он должен был пропеть финальную молитву, но не стал этого делать, и, не дождавшись, вперед выступила Малун и спасла положение.

По пути домой мы говорили об этом человеке. Нелл соглашалась с моими выводами, но Фен полагал, что мы сгущаем краски. Для него Ксамбун был обычным молодым парнем, который вернулся домой после долгого отсутствия, – слегка сбит с толку, дезориентирован, осваивается в новой жизни. Нелл хотела как можно скорее начать беседы с ним. Хотела, чтобы Фен прямо сейчас разыскал его в мужских домах, но тот убеждал ее, что Ксамбуну нужно еще несколько дней, чтобы прийти в себя, что для них самих будет больше толку от расспросов, когда парень вернется в прежний жизненный ритм.