Евгений Мороков - Отчаянный марафон

Алкоголь начал отпускать, все тело обмякло, будто бы я попал под ливень. Оставалось спать несколько часов или того меньше. Я попытался забросить окурок в урну, стоявшую у подъезда, — ничего не вышло. Зашел в кухню, допил вино в стакане, посмотрел на мрачные, тусклые обои по всей квартире, и на меня нахлынула тоска вперемешку с отвращением. Какое убогое место, эта старая кляча берет с нас в два раза больше. Да ну ее к черту. Осталось совсем немного до катера, а там уже и Лизу увижу. Быстрее бы вернуться в порт, ведь корабль давно уже сбился с пути.

Сумка повисла на плече, на улице стояла приятная свежесть, дворы пустовали, а набережная разродилась людьми в оранжевых робах. Они очищают город после вчерашней ночи, чтобы отдыхающие не чувствовали себя свиньями.

Ночью набережная поддается насилию со стороны приезжих. Это можно заметить с первыми лучами солнца: разбитые бутылки, салфетки, пакеты, еда, пачки от сигарет, бычки, презервативы и куча остального дерьма. Да, когда основная масса отдыхающих проснется — люди в оранжевой робе уже сделают свое дело. Никто ничего не заметит. Словно так и надо. И это не изменится до тех пор, пока «приезжими »не станут люди в оранжевой робе.

Я постучал в окошко. Ответа не последовало. Присмотрелся — в комнатке никого нет. Часы выдавали без пятнадцати семь. Может быть, касса работает с семи. Достал пачку сигарет из заднего кармана. Выглядела она не лучше меня, но главное — это то, что внутри. А там четыре помятых сигареты, фильтры которых забиты табаком. Не густо, учитывая то, что не прошло и суток, как она была куплена. Одну все-таки можно выкурить. Несколько птиц вальяжно передвигались по асфальту, засыпанному песком, в поисках еды. Кто-то отдался утренней пробежке вдоль парка, где лет пятнадцать назад я скакал на горках, ел мороженое, запивая его ледяной газировкой, под упреки матери, будто бы ангина непременно застанет именно меня.

Солнце гладило спящее море, как мать гладит родного сына по утрам, одновременно пытаясь разбудить его и насладиться чистым, безмятежным лицом. Крохотные волны качались из стороны в сторону, напоминая качели у одинокого двора. Запах утреннего моря не давал уснуть. Соленый, еще немного прохладный ветер щекотал кожу ,казалось, впереди мир, настоящий и искренний, такой, как нам всем обещают.

Пять минут восьмого, организовалась небольшая очередь возле кассы. Я пристроился позади мамаши с двумя чемоданами и неугомонной маленькой дочкой лет пяти-шести. Эта белобрысая загорелая девочка все кружила и кружила вокруг матери, как земля кружится вокруг солнца. Через наушники пробивался ее детский писклявый голос, словно через очки пробиваются утренние колючие лучи. Мне не спрятаться ни от того, ни от другого.

Я купил билет и отправился к воротам, где всех ожидала команда местных пограничников. Открыл сумку, прошел металлоискатель, показал паспорт с билетом — пропустили. Всего лишь формальность. Все отрабатывают хлеб с маслом, никакой ответственности. На площадке стояли старые катера, лодки, яхты. Их имена покрылись ржавчиной, поломанные лопасти моторов повисли, подобно засохшим веткам старого дерева. Стекла побиты, а салона давно уже нет. Отголоски прошлого, ничего больше.

Капитан пригласил всех на корабль, одна обезумевшая женщина дала резкий старт, капитан вместе с командой ринулся останавливать ее: «Женщина, подожди! Первым на корабль поднимается мужчина! Женщина, женщина!» Наконец-то ее обуздали, и мы спокойно смогли подняться на катер. Через двадцать минут врубили кино, предложили пройти в бар, но я оставил все это, в попытках уйти в сон.

Проснулся с ужасной головной болью, что-то внутри моего черепа сгнило, и язва разносилась с молниеносной скоростью. Вдобавок к горлу подкатывали рвотные позывы. Старые советские короткометражки начинали сводить с ума. Какого черта? Пойду попробую блевануть. Когда еще представится возможность опорожнить желудок с помощью ротового отверстия прямо на морском транспорте? Катер качало из стороны в сторону, половина команды отсиживалась у бара, их лица не выдавали и толики радости, скука пробивалась отовсюду. Я кивнул головой в знак приветствия, добрался до туалета, стоявшего в самом конце катера, в хвосте качка еще сильнее. Нет, никакой рвоты, мне перехотелось, холодная вода сделала свое дело. Вернувшись на законное место (таким являлось любое свободное место), я залип на экран телевизора, пытаясь отвлечься от тяжелых ударов похмелья.

Несмотря на то, что экран выдавал разные короткометражки, смотрелись они все одинаково. Я повернулся к окну, кресла хоть и были новыми, удобству это никак не способствовало. Серебряное море играло с солнечными лучами, создавая неповторимые блики. Где-то там, возможно, берег ,но сейчас его нет. Неподалеку от катера я заметил дельфинов, преследующих нас. Они как неугомонные дети, как та девочка у кассы, которой нужно внимание взрослых, преследовали нас. Выпрыгивая из воды, дельфины доставляли окружающим людям удовольствие. Все достали камеры, щелк-щелк, никто не наслаждается, всем только бы сделать несколько снимков, чтобы потом навсегда забыть их в памяти телефонов.

После катера с его легкой тряской и спасательным кондиционером твердая поверхность горячего асфальта была непривычной. Жара не давала о себе забывать. Я впервые попал в Анапу, абсолютно не зная города, я просто брел вперед. Поднялся к набережной ,пошел вдоль нее, пропуская мимо себя лавки с сувенирами, сладкую вату, пустые захудалые кафе, аттракционы. Все это напоминало любой другой курортный городок нашей страны. Надо бы найти автовокзал, стоит держать путь в центр города, подальше от набережной с беззаботными отдыхающими.

Спустя двадцать минут скитаний я нашел указатель, который привел меня на автовокзал городских маршрутов. Там мне указал путь один из водителей автобуса, он высоко держал свою запеченную обглоданную руку, показывая маршрут. Свет бил по глазам, я плохо понимал его, но все-таки поблагодарил. Пожал сухую рабочую кисть, посмотрев при этом в его черные глаза. Короткие курчавые волосы, цвет которых изначально являлся кофейным, успел давно заразиться чумой седины, глубокие морщины под глазами, густые брови и пышные усы — прощай, незнакомец. Коробки из домов захватили город. Стена, за ней еще одна, ничего не менялось. Черная майка горела на влажном теле. Жажда начинала изводить меня.

Автовокзал напоминал собачью будку: семь касс и толпы людей, повсюду очереди, даже за минеральной водой очередь. Маленькое окошко с потрепанными деревянными рамками не спешило отпускать людей. Женщина, сидевшая по ту сторону окна, не прикладывала никаких усилий, чтобы хоть как-то разобраться с очередью. У нее рабочий график, а на остальное плевать.