Дмитрий Зорин - Сказка и быль

Успешно сдав все экзамены завершающего теоретического периода обучения в техникуме, я и мои однокурсники разъехались на последние наши каникулы по домам, чтобы вновь собраться уже в новом 1961 году для работы над своими дипломными проектами и их последующей защиты.

Эти образцы из нескольких десятков, выданных мне

удостоверений на рационализаторские предложения,

свидетельствуют о моём увлечении техническим

творчеством.

Мой дипломный проект назывался: «Механизация складских работ на складе сырья Красноярского ЦБК». Этот выбор был продиктован желанием, выполнить реальный проект, имеющий практическое значение для конкретного предприятия. На строящемся Красноярском целлюлозно-бумажном комбинате, на складе лесного сырья шли работы по монтажу кабельных большегрузных кранов. Это новое прогрессивное оборудование впервые применялось на предприятии деревообрабатывающей промышленности, и перспектива дать техническое и экономическое обоснование целесообразности его применения меня увлекла. Я с головой ушёл в работу вместе с руководителями проекта, а их у меня было два, представляющие предприятие и учебное заведение. Финишем нашей работы была успешная защита мною дипломного проекта с оценкой отлично. Отзывы рецензентов, в том числе и от предприятия, были положительными, в них подчёркивалась практическая ценность моего первого инженерного труда, что для меня было очень важно, придало мне уверенности и открыло перспективы моей трудовой деятельности. В будущем влечение к техническому творчеству не покидало меня на протяжении всей трудовой деятельности на различных производствах, а практикой технико-экономических обоснований различных проектов и составлением бизнес-планов я по просьбе различных лиц занимаюсь и сейчас. Через несколько лет после окончания техникума я стал выпускником Сибирского технологического института, где освоил специальность «Экономика лесной и деревообрабатывающей промышленности» и получил квалификацию инженера-экономиста. По долгу службы, работая руководителем различных производственных участков, я постоянно ощущал потребность в более глубоком экономическом образовании, и это стало причиной моего поступления в институт.

Всемерному развитию рационализаторства и изобретательства в период моей производственной деятельности придавалось большое значение. Многие тысячи новаторов и творческих коллективов вносили весомый вклад в развитие научно-технического прогресса, в осуществление механизации и автоматизации производства. Такая инициатива всячески поощрялась, в том числе и материально. Я благодарен природе, наделившей меня определёнными качествами, и судьбе, позволившей мне найти им применение. Этот процесс носил массовый характер и поэтому не мог не захватить меня.

Студенческие годы навсегда вошли в мою память насыщенностью событий, в которых мне вместе с моими сверстниками и другими людьми довелось принимать участие. Максимальная загруженность не была нам в тягость, стремление к познанию не ограничивалось рамками учебной программы, сама жизнь воспринималась, открыто всеми чувствами, которыми наградила нас природа, и мы размышляли о своём месте в этой жизни. Перемены, происходящие в то время в обществе, порождали первые мучительные сомнения в незыблемости того, что нам долгое время внушали, вызывая необходимость переоценки прошлого для понимания сути и неизбежности этих перемен. Мы по-разному к ним относились, и это определяло уровень нашего самосознания, уровень зрелости каждого из нас, нашу готовность к самостоятельной дальнейшей жизни. Уже тогда нам приходилось сталкиваться с поступками отдельных лиц, наделённых определёнными общественными и должностными полномочиями, которые не соответствовали их утверждениям и нашему пониманию общественной морали и образу советского человека — «моральному кодексу строителя коммунизма», проповедуемому большевиками. Впоследствии мне, как говорится, «на своей шкуре» не раз предстояло испытать действие хорошо отлаженной машины усмирения людей, которые, иногда даже не желая этого, не «угождали» кому-либо из партийно-советской номенклатуры. Все это заставляло нас задуматься о чистоте и безупречности отдельных наших идейных вдохновителей и некоторых представителей власти. Об одном таком случае, приведшим к исключению меня из партии, я уже упоминал. Приведу подобные примеры из моей студенческой жизни.

Будучи командиром комсомольского активного отряда техникума, я получил информацию о случаях использования труда учащихся в личных целях отдельными преподавателями и должностными лицами техникума и дал поручение её проверить. Выяснилось, что преподаватель, не хочу называть его фамилию, действительно привлекал учащихся к работам на строительстве своей дачи. Расплатой за этот труд были положительные оценки по его и некоторым другим предметам, по которым возникали проблемы. Желая не выносить «сор из избы» , я решил предупредить преподавателя о возможных негативных последствиях использования труда учащихся в личных целях. Вместо ожидаемой благодарности, мне сначала пришлось столкнуться с возмущением и угрозами, а затем, после того как преподаватель понял, что у меня есть неопровержимые доказательства, было предложено в ответ на мою лояльность содействие в успешном освоении учебного процесса. Я отверг торг, но и не стал развивать эту тему, о чем впоследствии сожалел, так как отвергнутая мною рука по мелкому мстила мне до завершения моей учёбы в техникуме.

Другой случай связан со злоупотреблением должностного положения со стороны зама прокурора края. Как-то во время обслуживания очередного студенческого вечера в помещение, выделенное КАО, вошли в возбуждённом состоянии две девушки, обслуживающие гостей и участников вечера в гардеробе. Одна из них брезгливо бросила на стол женскую доху, из рукава которой торчали небрежно засунутые туда вывернутые наизнанку трусики в пятнах неопрятной хозяйки. Они расценили это как неуважительное и оскорбительное отношение к их труду и им лично и потребовали защитить их достоинство, предупредив, что в противном случае они отказываются от работы в раздевалке. Я дал поручение через радиорубку пригласить владелицу шубы по номерку в дежурную комнату. Через некоторое время, в комнату в сопровождении одного из членов комсомольского отряда с повязкой дежурного на рукаве вошла ярко накрашенная и вульгарно одетая молодая девушка, в туго обтягивающей ею достоинства мини-юбке.

Официальная пресса, проводившая тогда с подачи партийных органов борьбу за чистоту морального облика советского человека, называла представителей появившихся новых течений в моде «стилягами», приспешниками и последователями буржуазной идеологии, нёсшими ею тлетворное влияние в молодёжную среду. Сегодня большинство из нас понимают несуразность этих утверждений, но тогда мы буквально воспринимали то, что нам внушали, и вели борьбу против стиляг, совершая иногда действия, не совместимые с понятием соцзаконности. Например, не считалось зазорным обрезать непозволительно длинные, на наш взгляд, волосы или разрезать чрезмерно узкие брюки и так далее. Вспоминать об этом без чувства стыда невозможно. Мы, указав девушке на ею одежду, предложили ей покинуть вечер, обвинив в неуважении к хозяевам и аморальном поведении. Тогда она, по-своему поняв нас, подняла подол, предъявив нам нечто, напоминающее подобие плавок, заявив, что мы ошибаемся, думая, что она без нижнего белья. Нас возмутило это ею, как мы посчитали, «безстыдство», она была наказана несколькими шлепками ремнём по «мягкому» месту и выпровожена из техникума. При этом она заявила, что мы пожалеем о том, что сделали. И действительно, утром в техникум явилась следователь краевой прокуратуры и учинила нам допрос с пристрастием и угрозами. Наш комсомольский отряд пользовался к тому времени определённым авторитетом в Октябрьском районе и в городе, его часто привлекали к различным охранным, оперативным и другим мероприятиям. Наверное, это в какой-то степени снивилировало намерения краевой прокуратуры в лице заместителя ею руководителя, являющейся мамой удалённой нами с вечера девицы, привлечь нас к ответственности. Ничего, кроме организации общественного суда над нами в помещении техникума, сделать она не смогла. Сейчас, конечно, с нами расправились бы «как повар с картошкой», а в то время это противоречило проводимой партией идеологии, и поэтому не подвластно было даже всесильной прокуратуре. Эта акция, на которую рассчитывали ею организаторы, предполагая заклеймить нас с помощью общественности позором, не могла не закончиться для них провалом, потому как общественность в то время была сознательно послушным инструментом в руках большевиков, которым они как хотели, так и манипулировали. С позиции сегодняшнего дня, я, конечно, не могу не признать и нашей вины, но в, то время мы не сомневались в своей правоте.