Таня Д Дэвис - Полёт фантазии, фантазии в полёте

Дорогое шампанское, изысканные закуски, нарядная дипломатическая публика вперемешку со знаменитостями, чудный вечер, после которого оба вернулись домой в прекрасном настроении. Взглянув на спящего сына и проводив няню, Таня вертелась у зеркала в спальне, безуспешно пытаясь снять жемчужное колье, но замок никак не поддавался.

— Дэвид, помоги мне, пожалуйста, замок расстегнуть, что-то не получается, — попросила она.

«Как же у Тани волосы приятно пахнут, такой легкий аромат цитрусовой свежести, все-таки запах очень много значит», — отметил про себя Дэвид и, расстегнув замок, уже собрался поцеловать жену в соблазнительное место за ушком, как Таня резко обернулась и, с вызовом посмотрев ему в глаза, решительно произнесла:

— И все-таки Крым наш, российский, и если ты этого до сих пор не понял, мне тебя жаль.

От такого неожиданного заявления Дэвид отшатнулся, словно получив удар под дых. «Ну все, это уже все границы переходит. Сейчас я тебе покажу, чей Крым», — промелькнуло в голове, он толкнул Таню на кровать, и… все перемешалось: гнев, страсть, возмущение, нежность, — вылившись в результате в совершенно потрясающий и довольно продолжительный секс.

Когда тяжело дыша Дэвид наконец откинулся на подушки, он вопросительно взглянул на жену: вдруг обиделась на такой агрессивный «захват», но Таня вовсе не выглядела рассерженной. Да Дэвид и сам чувствовал, что, несмотря на его «силовые действия», сопротивление, с которым ему пришлось столкнуться в самом начале, быстро переросло в явное, ничем не сдерживаемое желание и взаимное удовольствие.

— Дэвид, ты что, совсем сдурел, как с цепи сорвался, — сказала Таня, сдувая со лба растрепавшиеся волосы. — Боже, даже платье мне вечернее порвал! — воскликнула она, разглядывая помятый наряд. — ужас какой, ты хоть понимаешь, что это дорогущая вещь, «Louis Vuitton», хорошо еще, что по шву, зашить можно.

Взглянув на разошедшееся по шву платье и раскрасневшуюся жену, Дэвид рассмеялся.

— Он еще и смеется, совсем уже, — поправляя волосы, возмущенно сказала Таня. — Ты что смеешься, что смешного-то?

— Крым наш, — торжественно произнес Дэвид.

— Что значит «ваш»? Американский? — Таня удивленно посмотрела в серые светящиеся счастьем глаза мужа.

— Нет, ну как ты не понимаешь. Крым не российский, не украинский и уж точно не американский. Крым наш, — уверенно повторил он.

— В смысле?

— В смысле наш с тобой. Такой чудесный, замечательный, неповторимый Крым. Только наш. Тебе ведь понравилось?

Ужас, просто катастрофа. Эти противные морщинки вокруг рта все увеличиваются и увеличиваются. Таня критически изучала себя в зеркале. Шестьдесят лет. Нет, конечно, она выглядит гораздо моложе, небольшого роста, «компактная» женщина с хорошей фигурой, «маленькая собачка всегда щенок». И на мордочку симпатичная, говорят, даже чуть на Софи Марсо похожа, и глаза совсем молодые. Но неумолимые часы возраста тикают все быстрее, в марте будет 61, потом 62, 63, 64. «Will you still need me, will you still feed me when I am sixty four?» — прозвучали в голове строчки известной песни. Вот в этом-то вся проблема. Нет того, кто бы любил и заботился. Умер пять лет назад, ушел скоропостижно и глупо, оставив ее одну в этом полном проблем и препятствий турбулентном мире. Без тепла, без любви, без нежности.

Нет, она, конечно, знала, что потерять не просто любимого, а очень близкого человека, с которым бок о бок прожили тридцать с лишним лет, сроднились так, что чувствовали друг друга на расстоянии, угадывали слова и мысли, — это ужасно больно. Ей все говорили: «Ничего, пройдет, время лечит», — но самое неприятное, что время не лечило, как раз наоборот, с годами тоска не унималась, а только нарастала. Причем больше всего она скучала по совершенно элементарным вещам: нежности, прикосновениям, телесному контакту. Она словно вдруг оказалась в холодном вакууме, лишенном человеческого тепла. В отсутствие любви она вспоминала самые лучшие моменты их отношений, мгновенья счастья, которое, когда есть, то не замечаешь, а когда вот так вдруг уходит любимый мужчина, фактически часть тебя, понимаешь, какое это было счастье — просто обняться, прижаться, почувствовать тепло, просыпаться ночью и слышать рядом родное дыхание.

Конечно, есть любящие взрослые дети, замечательные внуки, интересная работа, хорошие друзья, и все вроде нормально, жизнь идет своим чередом: работа, дом, интересные поездки, друзья, театры, летом дача. Но были моменты, когда разъедающая сердце тоска становилась просто невыносимой и выливалась в довольно мрачные стихи, как например, такие, которые она теплым июльским вечером прочитала своей семидесятилетней соседке по даче Ритке. Причем, декламируя, Таня намеренно имитировала заунывную манеру Бродского, которая, как ей казалось, наиболее соответствовала как содержанию, так и захватившей ее негативной эмоции.

Ошарашенная Ритка посмотрела на нее с недоумением:

— Таня, какие мужики? Кто пришел, кто ушел? Кто тебя как женщину в пятьдесят пять лет убил?

— Это такая метафора, иносказание.

— Что? Какая метафора?

— У меня в пятьдесят пять закончились менструации, я не могу больше выполнять главную женскую функцию, значит, как женщина я умерла. Понятно?

— Да, — с возмущением протянула Ритка, — я всегда говорила, что от вашего филологического образования никакой пользы, кроме вреда. Все, хватит уже фигней страдать. Я вообще всю жизнь без мужика и детей прожила, и ничего, как видишь, прекрасно себя чувствую. Так что давай, бросай ты это дело, пойдем лучше наливочки моей вишневой хряпнем. Прекрасное средство от всех недугов, в том числе от хандры, я тебе еще два клубня красных георгинов дам, посади, осенью такая красота будет, не нарадуешься.

Таня хряпнула вишневочки, посадила георгины, в августе съездила на море в Абхазию. Вроде стало полегче, но после летнего отдыха на Пицунде, где она вдоволь назагоралась, наплавалась в теплом ласковом море, к ощущению явной нехватки тактильно проявляемой нежности вдруг добавились мысли о сексе. Просто-таки донимать стали.