Вильям Козлов - Дети ада

— Вряд ли тебе на этот раз поможет папаша! — усмехнулся Иван. — А вот ты ему поможешь... уйти из Горсовета.

— Это мы еще посмотрим! — совсем обнаглел тот. Видно, руки у него затекли и он пошевелил плечами. — Папашка у меня мужик крутой. И у него все в городе схвачено... А ты, наверное, в телохранителях ходишь? Хватка у тебя бойцовская.

— И все-таки при таком крутом папашке зачем тебе деньги, Вадим?

— Сейчас без бабок, как без воды — ни туды и ни сюды... — ухмыльнулся Вадим. — Послушай, кореш, может договоримся, а?

— Заткнись! — оборвал Иван. По дачной улице к калитке шли Илья Билибин и еще двое молодых людей тоже в пуховиках и зимних кроссовках. Что это у них, форма?

— У меня два выхода, Вадим, — поднимаясь с подоконника, задумчиво произнес Рогожин. — Или тебя вырубить на полчаса или...

— Лучше «или», — поспешно сказал Самарин. Соображает! — Я буду молчать, честное слово! — в глазах его снова появился страх, зрачки расширились, толстые губы растянулись в жалкой улыбке.

Иван вытащил из капроновой сумки на молнии толстый резиновый жгут, небольшую розовую грушу. Жгутом он обхватил верхнюю часть туловища юноши и, растянув его, перекинул на спинку. Резиновый жгут плотно прижал того к спинке кресла.

— Раскрой, голубчик, ротик! — приказал Иван и ловко впихнул ему резиновую овальную грушу, несколько раз нажал воздухоприемник и розовые щеки парня раздулись, а рот приоткрылся. Чуть спустив воздух, Иван похлопал парня по напрягшемуся плечу и улыбнулся:

— Сиди тихо, как мышь, понял?

Тот поворочал выпученными глазами, чуть слышно издал какой-то нечленораздельный звук. Вид у него был уморительный: рот вытянулся как у судака, нос оттянулся вверх, а губы разъехались в стороны.

Целый мешок разных хитроумных вещей принес от Глобова Дегтярев. Эти штуки применяют в Америке полицейские и частные детективы. Чем засовывать в рот кляп, лучше использовать мягкую резиновую емкость, которая может надуваться во рту, не причиняя боли и не вываливаясь. Да и эластичными резиновыми жгутами куда удобнее пользоваться, чем веревками. Тут никакого узла не нужно, тем более если на руках наручники. От резиновой дубинки Иван сразу отказался, хотя она тоже была удобной вещью. Тут он надеялся на свои кулаки. Все это добро миллионеру привезли знакомые американские бизнесмены. Они бы привезли и огнестрельное оружие, но не положено.

В коридоре уже слышались шаги, скрипнула дверь. Иван спрятался за тяжелой портьерой, спускающейся от потолка до обитого линолеумом пола. Илья должен был сесть на стул напротив окна, а вымогатели спиной к окну. В руках Рогожина была зажата крошечная камера «Минольта» с высокочувствительной пленкой и бесшумным спуском. Необходимо было запечатлеть момент получения вымогателями денег. Об этом предупредили в милиции. Из соседней комнаты, где находился Самарин, не доносилось ни звука, а если бы захотел мог бы опрокинуться вместе с креслом и тогда дружки услышали бы.

Все произошло как Иван и рассчитал: Илья, достав из-под шкафа пакет с деньгами, сел на предназначенный ему стул, рэкетиры заняли остальные два. Один из них, Никита Глухов, подошел сначала к окну и почти касаясь портьеры, за которой затаился Рогожин, внимательно осмотрел местность.

— Где его черти носят! — пробормотал он, снова усаживаясь на стул.

— Ты не знаешь Вадика! — хмыкнул второй, не спуская глаз с пакета.

— Разворачивай! — приказал Глухов.

Три снимка успел сделать Иван, прежде чем Никита Глухов насторожился и повернул голову к окну.

— Слышал? — взглянул он на сообщника.

— Вадик идет? — приподнялся тот со стула. В руках у него пачка сотенных.

В этот момент и предстал перед ними Рогожин с пистолетом в руке.

— Не дергайтесь, ребята! — предупредил он. — Стрелять буду без предупреждения в ноги!

Сцена была достойна знаменитой гоголевской комедии «Ревизор». Это в последнем акте, когда настоящий ревизор пожаловал в дом городничего. Даже Билибин раскрыл рот и захлопал выпученными влажными глазами.

Антон Ларионов вел свой «газик» по центральной улице Великополя. Она еще носила название Октябрьской. Пересекал ее проспект Ленина. До провинции все из столицы докатывалось с опозданием: местную власть еще не охватила страсть переименовывать улицы и предприятия. В городе действовали небольшой инструментальный заводик «Заветы Ильича», трикотажная фабрика «Красное знамя», хлебокомбинат имени Володарского, конфетная фабрика Урицкого. Хотя почти наверняка никто в Великополе не знал, что эти последние двое были злобными палачами русского народа. Образца 1917 года.

Был понедельник, 3 февраля 1992 года. Длинная грязная улица с выбитым асфальтом, лужи на обочинах, снег можно было увидеть только в скверах и на крышах зданий. И еще под кучами мусора. Зима выдалась гнилой, как и все зимы в последние годы, выпадет снег, подморозит и снова оттепель с капелью и лужами. Иногда с утра до 10 градусов мороза, а к обеду уже плюс 6. Такая переменчивая погода угнетала, давила. Многие грипповали. Конечно, в Плещеевке хорошо, там все-таки снега еще много, но даже любитель лыж Игорек не встает на них, потому что снег обледенелый и обдирает полозья. На озере стало много народа, каждую субботу сюда на автобусе приезжают рыболовы. Черными головешками они разбросаны по всему озеру. Есть и такие, кто на виду у всех долбят полыньи и заталкивают туда шестами сети. И пасут их, опасаясь кражи. Никакой рыбинспекции здесь давно не было. В магазинах пусто, кроме хлеба по очереди, ничего не купишь. Даже дорогие колбасы народ разбирает. Горожане бросились к рекам и озерам, надеясь к ужину домой привезти окуней и плотвичек.

В Великополь Антон приехал за насосом «Кама», который отдал в мастерскую на улице Гагарина. Сгорела обмотка. Угрюмый приемщик сообщил, что еще не перемотали. Сдерживая гнев, Антон поинтересовался, мол, почему? Ведь в квитанции указан срок? Мастер ответил, что мотальщик заболел... Бесполезно было спорить, говорить, что ему, Ларионову, пришлось ехать за несколько десятков километров сюда, а бензина в области уже два месяца ни на одной колонке не купишь.

Он остановил «газик» у хлебного магазина, отстоял очередь дважды и купил шесть буханок хлеба. Белого не было, на руки выдавали лишь по три буханки. Взял печенья, пряников, двести граммов конфет. У него оставалось еще одно дело — заехать к начальнику районного Управления милиции. Было около пяти, а в шесть, наверное, даже такое учреждение как милиция закрывалось. Поставив машину в переулке, неподалеку от милицейских «газиков» и «Жигулей», Антон отправился к начальнику. Мимо проходили розоволицые молодые люди в гражданском, подозрительно косились на высокого широкоплечего Ларионова. Как бы ни одевались милиционеры, но их всегда можно узнать: манера идти, вглядываться во встречных, наконец, написанное на лице чувство собственной исключительности и пренебрежения к остальным. В приемной печатала на машинке светловолосая женщина лет 35. При виде Антона она как-то чересчур поспешно поднялась с места — на продавленном кресле он заметил красную плоскую подушечку — и заявила, что у начальника совещание. Антон сказал, что подождет.