Сергей Яковлев - Советник на зиму

— …Просто подходит и говорит: «Кайся! Кайся, грешная душа!..» Он всех видит насквозь, кто в чем виноват перед Богом. Папа вообще всегда верит в справедливость. Такой добрый, мухи не обидит. Всем готов помочь. Нет, правда, только его христианская душа… Два года на «лендровер» собирал, во всем себе отказывал! Когда машину угнали, мы с мамой говорим: надо что-то делать, заявить куда следует, пускай ищут? А он: ничего не надо. Я знаю, кто украл, но преследовать его не буду. Вор должен сам раскаяться и вернуть украденное, иначе ему будет очень плохо. Он сгорит в аду. Я не могу обрекать грешную душу на такие муки. Представляете? Вора пожалел! А ведь у него у самого сердце больное. Когда он волнуется, когда страдает за кого-нибудь, то всегда напоминает мне самых наших святых-пресвятых, ну, старцев православных: бородища вот такая черная, глаза горят огнем…

— Простите, — робко вмешался Несговоров, пораженный странными совпадениями. — Вы не напомните отчество… Отчество вашего папы?

— Отчество? — удивленно переспросила девушка. — Его зовут Тимофей Павлович.

— Павлович! Павлыч… Я встречал человека, по вашему описанию похожего на него… Нельзя ли узнать, где работает ваш папа?

— Все знают, что папа работает в театре, вы один этого не знаете! — грубо бросила ему девушка, вспыхнув, и снова продолжила свой рассказ. — Нет, правда, Бог все видит, только неблагодарные могут усомниться… Всего-то две недели прошло! Через две недели того вора… То, что осталось от него… Обнаружили… Ой, я не могу больше. Папа видел, прямо не знаю, как его сердце выдержало!

Девушка понизила голос до шепота и произнесла коротенькую фразу, после которой расслышавшие дружно ахнули. Кое-кто перекрестился. А другие кинулись друг друга спрашивать:

— Где, где? В башне?..

— На кухне? — неосторожно уточнил Несговоров, занятый своими мыслями. — Я про вашего папу. Он на кухне работает?

Девушка закатила глаза, изображая отчаяние.

— Господи, какое все это имеет значение? — с укором произнесла за спиной Несговорова пожилая женщина, вздохнув. — Христианин — он и в рубище христианин…

— Чего ему надо? Да кто он, вообще? Мент, что ли? — зашикали другие. — Не обращай на него внимания, продолжай! Псих какой-то… — Слушателей прибавлялось, подошел и Асмолевский.

— Да! — взвизгнула рассказчица в истерике. — Да, он работает в театральном ресторане! Вы это хотели услышать? Вам стало легче?

Из глаз девушки брызнули слезы. Ее обступили плотным кольцом, утешая и успокаивая. На Несговорова оглядывались как на варвара и душегуба. А она, захлебываясь, бормотала:

— Нет… Нет, правда… Есть высшая… справедливость… Кто живет по-христиански… Им всегда… воздается…

— А я бы здесь отступил от буквы христианских заповедей, — деликатно, но веско вмешался хозяин дома. — Мы никогда не станем сильными, не заслужим благодарности потомков, если каленым железом не выжжем нигилизм по отношению к частной собственности. Поверьте, я не кровожаден, но за воровство начал бы рубить руки, как это делается на Востоке. Пока до каждого не дойдет: пусть у меня много домов, а ты живешь на улице; пусть у меня каждый день на столе, ну, не знаю, устрицы там и черная икра, а у тебя куска хлеба нет, — это все мое, а не твое, и ты трогать это не смей!

Воинственная тирада была встречена одобрительно. Рассказчица благодарно кивала Асмолевскому, размазывая по щекам слезы с тушью.

Несговоров не смог сдержаться:

— У вас просто средневековье какое-то в голове, так нельзя, — сказал он. — Люди и без того одичали от бедности. У каждого должна быть возможность жить нормально.

— Неравенство заложено в самой природе, — резко возразил Асмолевский, не удостаивая Несговорова даже поворотом головы.

Щупатый вдвинул между ними свое массивное тело, пытаясь загасить спор.

— Стойте, я усек! Вадим хочет сказать, что те мужики, которые остались, ну, совсем без ничего, что им все до лампочки, они наших проповедей слушать не станут…

— Да мы ведь не уговаривать будем, — решительно отрезал Асмолевский.

— Короче, так. — Щупатый тряс головой, больше полагаясь на жесты и мимику, чем на слова. — Сколько за нищим ни присматривай, он все равно булку сопрет. Да, Вадим?

— Неправда, я не это хотел сказать, — заупрямился Несговоров. — Много и таких, кто будет с голоду пухнуть, а чужого не возьмет. Но есть неравенство, с которым человек, уважающий элементарные приличия, никак не может мириться.

— Вот как? — язвительно спросил Асмолевский. — Какое же?

Несговоров понимал, что ни у кого здесь не найдет сочувствия, но и отступить уже не мог.

— У меня есть маленькая племянница Даша, — издалека начал он. — Вчера она заявила, что хочет стать актрисой, танцевать на сцене.

— А почему бы ей, в самом деле, не стать актрисой? — перебил Асмолевский под аккомпанемент хмыканья, нетерпеливого покашливания и смешков.

— А потому, что мама ее живет в селе, где недавно закрыли последнюю школу, — сказал Несговоров. — Не ахти какая школа была, полтора учителя, но теперь и той нет. А ела Даша с младенчества картошку да капусту. Носила, что мама сошьет. Теперь допустим, что у нее талант. Я этого не утверждаю, но исключать такой возможности нельзя. Выдержит ли она конкуренцию с ребенком, который рос в большом городе в семье состоятельных родителей, посещал балетные, музыкальные, художественные классы, занимался с репетиторами? Про качество питания, про бытовые условия я уже не говорю… Да будь такой ребенок трижды бездарью, он все равно обойдет мою Дашу на экзаменах, займет ее место, даже если через год ему придется менять профессию и становиться каким-нибудь… секретарем.

Несговоров не хотел задевать Асмолевского, это вышло нечаянно.

— Насколько я понимаю, лично вы судьбой не обижены, ваше место никто не занял, — процедил Асмолевский сквозь зубы. — Вот и хорошо. Значит, вы спокойно выслушаете то, что я вам сейчас скажу. Так уж повелось, что в семье артиста рождается артист, в семье банкира — банкир, в семье генерала — генерал, в семье землепашца — землепашец. Наработанные поколениями навыки передаются из рода в род. И слава Богу. Не нами заведено. Делать из крестьянина художника — занятие накладное. Кто был ничем, тот не станет всем. Он так ничем и останется. Вам это может сколько угодно не нравиться, но как правило, повторяю, как правило это так. Нужны очень веские основания, чтобы стать исключением из правила. Боюсь, у нас с вами таких оснований не было. Но я постарался как мог исправить свою ошибку. Дело за вами.

Оскорбительный смысл концовки поняли только Несговоров да Щупатый.

— Кстати, — продолжил с усмешечкой Асмолевский, желая потешить публику. — Чего ради вы допытывались у девушки, кем работает ее отец? Что, компания не подходит? Голубая кровь взыграла?..