Владимир Ситников - Свадебный круг

— Двенадцать тысяч гектаров угодий, шесть тысяч пашни, двадцать две деревни и всего восемьдесят два трудоспособных, — обреченно сказал он и налил водки. — Господи, спаси и помилуй. Ну, дай, Верочка, чего-нибудь пожрать, что ли.

В клуб они пришли с Виталием Михайловичем Шитовым и секретарем парторганизации Семеном Евстигнеевичем Сметаниным, который был здесь и председатель сельсовета. Этого улыбчивого молодого человека все звали в Ильинском попросту Сеней, и Сенино слово было, наверное, не очень авторитетным, потому что в клубе, кроме мальчишек, гонявших размочаленными киями бильярдные шары, никого не оказалось.

— У нас так. Пока по дому все не изладят, не придут, — объяснял виновато и беспомощно Сеня и теребил себя за ухо. Серебров курил сигарету за сигаретой и криво усмехался.

Заглянули снова в контору, где возился с бумагами повеселевший Ефим Фомич. Получалось так, что, бесславно отбыв свой председательский срок, шел он на повышение — зав. коммунхозом. Наверное, и не ожидал такого счастья.

— Выходит, опять идет Пантя в начальники, — кривясь, проговорил на крыльце Серебров.

— А что, по-твоему, выбросить его, и все? — спросил Шитов.

— Он же все тут завалил, — несогласливо сказал Серебров. — На пушечный выстрел допускать нельзя к руководящей работе…

— Ты ведь знаешь, что днем с огнем ищем председателей и директоров. Поработал он немало, вышиби его с треском — знаешь, какая реакция будет? Вот такое, мол, будущее и нас ждет. Да и по-человечески…

Он не договорил, и Серебров не стал продолжать этот разговор. Может, и прав Шитов. Бог с ним, с Пантей. Ему-то, Сереброву, как жить?

Когда они вновь пришли в клуб, Сеня Сметанин уговаривал мужиков заканчивать курение и идти в зал. Народу было по-прежнему мало: не интересовала ильинцев даже новая колхозная власть.

Когда после беззаботного отчета Панти настал черед выступать с тронной речью Сереброву, он тоскливо подумал, что говорить ему, по сути дела, не о чем.

— Хочу, — сказал Серебров, — чтоб никому лет через пять не захотелось уезжать из Ильинского, чтоб Валерий Карпович, к примеру, изъявил желание работать в новом Доме культуры, девчата наперебой шли на молочный комплекс и чтоб ильинцы не стыдились называть себя ильинцами. И теперь не стесняйтесь: везде говорите, что вы ильинские, из колхоза «Труд», — проговорил он.

Это вызвало ухмылки и невеселый смешок. Помазок скривил большегубый рот: не верил, что будет здесь такой Дом культуры, в который он попросится из школы. Да и другие вряд ли в это верили.

— Чо он, городской-то, сделает? Не было хозяев, и это не хозяин, а гость! — крикнул притулившийся около дверей Сергей Докучаев. — С кем работать-то? Осталось два Ивана для выполнения плана.

— Почему два Ивана? — недоуменно вскинул голову Шитов.

— А потому, что дураки, уехать не сумели, — откликнулся под тот же невеселый смех Докучаев и поднялся было что-то еще сказать, но разочарованно махнул рукой: — Чо зря колоколить.

Еще в «газике» колхоза «Победа» Серебров проводил Шитова до повертки.

— Самое трудное хозяйство тебе досталось, — посочувствовал Шитов, глядя на мечущийся по размоинам свет фар. — Сразу всего не перевернешь. Терпения наберись: сегодня — одно хорошее дело, завтра — другое, маленький, воробьиный скок, да вперед. Вот правильно решил скважину прежде всего пробурить.

Сереброву казалось, что терпеливым быть ему как раз не надо. Тогда опять, как при Панте, пойдут дела. Остервенело крутя баранку машины, чтоб выбраться из самой разъезженной хляби на тракт, он крикнул:

— Видите, какая дорожка? По такой ни вывезешь, ни привезешь, а народ удерет. Если дорогу не поможете сделать, через три месяца принесу вам колхозную печать.

Шитов на этот раз не ответил на задиристую угрозу. Вот надежная твердь тракта. Прежде чем пересесть в свою машину, Виталий Михайлович взял Сереброва за локоть.

— Выступал я в одной дотошной интеллигентной аудитории. Спрашивают: силен у председателей элемент карьеризма? Я ответил, что в наших нечерноземных местах никто к председательской власти не рвется — знают, что можно грыжу нажить. Чтобы результаты своих стараний увидеть, надо лет десять, а то и пятнадцать протрубить, так что настраивайся, Гарольд Станиславович, а насчет дороги ты прав: дорога — это надежда, дорога — это стиль работы, в конце концов, это забота об экономике, социальном развитии. Я вообще считаю, что Нечерноземье надо поднимать с дорог. Будем делать дорогу.

— Ловлю на слове, — потеплев к Шитову, проговорил Серебров и повел свою машину в непроезжую хлябь. Шитовский шофер прощально посветил ему на самом ухабистом месте. «Первая помощь», — усмехнулся Серебров.

Наверное, ему было бы куда легче, если бы секретарил в колхозе надежный человек вроде Федора Прокловича Крахмалева. Щуплый Сеня Сметанин, которого прозвал Серебров из-за фамилии Молочным Братом, по молодости лет и по мягкости характера не мог быть прочной опорой. И здешняя агрономша, бровастая, тихая Агния Абрамовна, оказалась очень неуверенной в себе. Плохая на них надежда.

Когда ранним мутным утром председатель появлялся в конторе, село еще досматривало сновидения. А в это утро, едва он шагнул в боковушку, затрезвонил телефон. С железнодорожной станции спрашивали, видно, для отвода глаз, будет ли колхоз «Труд» вывозить нитрофоску, а то «Победа» послала автомашины. Маркелов договорился в райсельхозуправлении, чтоб удобрения отдали ему.

— Буду, и обязательно! — наливаясь злостью, крикнул Серебров. Опять не хотели признавать «Труд» за серьезное, уважаемое хозяйство, способное расплатиться за удобрения и вывезти их.

Надо было вывозить нитрофоску, а на ходу имелось всего два грузовика, да и те ушли на мясокомбинат. Шоферов этих двух грузовиков он сумеет предупредить, чтоб ехали после мясокомбината за минералкой, а где еще взять машины? Серебров съездил за кассиршей, привез ее в контору и потребовал денег. Когда он, засовывая на ходу в карман пачку пятерок, покидал контору, закутанная в шаль кассирша простонала:

— Посадят ведь вас, Гарольд Станиславович. Как отчитываться-то станете?

— Вместе веселей сидеть, — прежде чем захлопнуть дверь, отрезал Серебров.

Пушистый утренник выбелил деревья, нанизал на ветки и провода искристый ледяной мех. Комбайны на машинном дворе стояли матовые от изморози. Председательский «газик» выскочил на колдобистую дорогу. Мелькали побеленные снегом деревеньки Ошары, Отрясы, Теребиловы, напоминая о давней поре, когда небезопасно было мужику выбираться в извоз без кистеня или цапа. И вот, уподобляясь не смирным мужикам, а разбойным предкам, Серебров, злой, деятельный, встал с поднятой рукой на выезде из Крутенки и начал останавливать порожние автомашины. Первым попался толстощекий Тыква. Понятливый этот толстячок, получив аванс, повернул к складам. Выезжая из райцентра следом за леваками, везшими нитрофоску для его колхоза, Серебров радовался: «А ведь могли отдать наши крохи Маркелову».