Виктор Уманский - Борьба или бегство

Но по мере общения осторожность постепенно уступала место нетерпению. За полтора месяца Надя даже не ответила на вопрос «есть ли у тебя парень?». Может быть, пока я посвящал ей свои мысли, она себя посвящала отношениям с другим? Такое предположение вызывало отвращение. Но даже если у неё и не было парня, существовала вероятность, что рано или поздно он появится. Что если Надя ждала от меня первого шага, а моё промедление открывало дорогу ухаживаниям другого? Эта версия поставила точку в сомнениях: я решил, что лучше рискнуть, чем впустую потерять лучшую возможность в своей жизни.

— Давай съездим, — написал я.

— Куда?

— В кругосветное путешествие, конечно. Но для начала — в Питер на выходные.

Само собой, она откажется.

— Давай!

Ну вот… стоп, что?

Ладно, ликовать рано! Может, Надя решила, что поездка чисто дружеская? Да и вообще… мало ли что может почти не так.

Билетов на первые майские оставалось мало, но мне повезло, и я выхватил достаточно удобные. Что ж… этой поездке предстояло окончательно разрешить все сомнения, поэтому настроение у меня установилось мрачное и торжественное.

В пятницу вечером, протиснувшись между кустами и угрюмым мужиком в кепке и под аккомпанемент гудков перебежав через дорогу — тогда там ещё не было сотни заборчиков — я оказался на площади перед Ленинградским вокзалом. Весь день солнце знатно припекало, но теперь начало сдавать, позволяя глотнуть прохлады. Люди мельтешили со своими баулами, чемоданами и пакетиками, а от парапета подземного перехода, лениво ловящего солнце тёмными гранями, мне махала рукой Надя. На ней была ярко-зелёная футболка и жёлтые шорты, открывавшие взгляду стройные ноги в бежевых босоножках. Солнечные лучи путались в непослушных прядках светлых волос. Моя торжественность сменилась неловкостью и чем-то ещё, незнакомым.

В поезде мы уселись на боковушки друг напротив друга. Я нервничал и даже не мог толком придумать, что бы такое ляпнуть.

— Для меня это серьёзный риск, — мрачно заявил я, наставляя на Надю палец. Её глаза округлились. — Из-за твоей скрытности я практически ничего о тебе не знаю, но при этом остаюсь в одном вагоне — можно сказать, наедине.

Она покатилась со смеху:

— Смотри, вон стоп-кран! Если что, беги и дёргай.

— «Беги и дёргай» — неплохой слоган. Я уже думал об этом, но есть проблема — штраф. Если не ошибаюсь, несколько тысяч. У меня таких денег никогда не было, и, скорее всего, уже не будет.

— Тогда придётся тебе не спать: мало ли что ночью может случиться.

— Да я и не собирался.

Когда поезд тронулся, солнце уже село. Мы поболтали часа полтора, и можно было укладываться. Я помог Наде разложить нижнюю полку и забрался на свою. Хотя обычно поезда были для меня лучшим местом для сна, сегодня мне и впрямь долго не удавалось уснуть, и не из-за возможной опасности. Организм мобилизовался перед предстоящим испытанием. По привычке я мысленно готовил утешение на случай неудачи: если Надя пошлёт мои ухаживания куда подальше, то хотя бы полюбуюсь красотой северной столицы.

* * *

До сих пор я был в Питере всего однажды — в детстве — и мало что помнил. С того момента мне много раз приходилось слышать легенды о местной ужасной погоде. Возможно, они и были основаны на реальных событиях, но нам с Надей досталось небо без единого облачка и ласковое весеннее солнце. Около полудня, сделав кружок по центру, мы оказались в скверике у Казанского собора. Все скамейки были заняты, и я смело растянулся на траве.

Надя извлекла альбом в твёрдой обложке и по-турецки уселась на мой рюкзак. Она начала делать набросок, и маркеры смешно заскрипели по бумаге. Я с интересом наблюдал, как рыжая стена собора проступает сквозь изумрудную листву, повинуясь движениям изящных пальцев. Надя взяла коричневый маркер и уверенно провела несколько линий над крышей собора. Я поперхнулся:

— Думал, это небо!

— Ну да, — рассеянно ответила она.

Она продолжала менять цвета: жёлтый, оранжевый, фиолетовый. К моему удивлению, небо действительно получалось невероятно живым. Как ни странно, оно казалось более реальным, чем если бы Надя изобразила его голубым.

Она рисовала больше часа. Мне хотелось продолжить прогулку, но я не смел прерывать Надю, настолько она была поглощена процессом. Поэтому я просто любовался её руками и длинным носом. Когда она отстранялась, чтобы посмотреть на результат своего труда, то кончик носа слегка двигался, выражая то ли сомнение, то ли одобрение.

Когда скетч был готов, она просто захлопнула альбом и повернулась ко мне:

— Пойдём гулять?

Я не мог не улыбнуться в ответ.

Мы прошли мимо Спаса на Крови, через Михайловский сад, а затем — по арочной галерее в Летнем саду. Листва ветвей, оплетавших галерею, мягко шелестела на ветру. Мы вышли к Неве и через пару минут ступили на Троицкий мост.

Солнце грело не по-весеннему жарко. Шпиль над Петропавловкой пылал так, что на него невозможно было смотреть. Машины гудели, отплёвываясь выхлопными газами, и я тянул голову влево — ближе к реке. Каждый шаг по раскалённому асфальту отдавался внутри до странного гулко. Пространство как будто расширялось, втягивая в панораму новые и новые объекты. От покачивания корабликов на периферии зрения у меня закружилась голова.

Моя синяя футболка-поло оказалась слишком плотной для такой погоды и промокла от пота. Она облепила тело, и я внезапно осознал — однозначно и бесповоротно — что выгляжу в ней слишком худым. А уж как глупо с моей стороны было надеть кеды, а не сандалии! Наверняка Надя заметила это и смеялась про себя.

То, что она безупречна, а я — нелеп, больше не вызывало сомнений, и моё желание завязать романтические отношения теперь показалось попросту абсурдным. Из-за этого, однако, мне захотелось побыстрее пройти критическую точку — отмучиться. Пока у меня была серьёзная надежда на успех, решиться было трудно, а вот осознание неминуемого провала сделало предстоящий шаг проще.

«Посреди моста поцелую её, — решил я. — Сомнения теперь неуместны и попросту глупы. Если же вдруг — вопреки всему — она ответит на поцелуй, то я больше ничего не попрошу от жизни и буду абсолютно счастлив».

Дойдя до середины моста, я замедлил шаг и остановился у чугунной ограды. Вид воды, серебрящейся далеко под нами, завораживал. Возникло странное чувство: всё вокруг было чересчур реально, из-за чего казалось, что это обман, наваждение.

Пальцами правой руки я осторожно нащупал Надину тёплую ладонь. Она не отдёрнула руки, и я повернулся к ней лицом. Надя робко замерла, похоже, уже предчувствуя, что случится дальше. Чуть наклонившись, я неловко приник к её губам. Глаза её удивлённо распахнулись. Долгая секунда… и веки опустились, а губы раскрылись мне навстречу.