Вильям Козлов - Карусель

На душе у меня слякотно, как в осеннее ненастье. Я бежал из Ленинграда, не сделав и половины своих дел. Я не раз уже замечал за собой такую штуку: просидев в одиночестве с месяц — полтора в деревне, на славу поработав, я, приехав в город, стремился поскорее встретиться со знакомыми. Короче говоря, я всех в этом мире любил, все были мне приятны, даже те, кто не испытывал ко мне добрых чувств. Я возвращался к ним из другого мира, где ритм жизни иной. Наверное со своей говорливостью, готовностью всем сделать что-либо приятное я выглядел странным в их глазах.

Разве я провел бы с Михаилом Дедкиным час или два, если бы не разлучался с ним на полгода-год? Просто не сел бы за один стол, а тут все забыл и беседовал с ним, Тодиком и Додиком, Сашей Сорочкиным... И ведь отлично знал, что они мне не друзья, а уж если откровенно — враги. Знал, но встать и уйти не мог. Потому что соскучился по людям! И хорошим и плохим. Иначе бы не сказал Любе: «Приходи!» Не может быть человек долго один на один со своей изматывающей душу работой.

Я не заметил, что нынче изменил свой маршрут и вместо того чтобы повернуть на стыке двух дорог назад, пошел дальше. Там, впереди — заброшенный хутор: два дома без окон, полуразрушившиеся хозяйственные постройки. Кустарник подступил к самым окнам, из-за крапивы крыльца не видать. Я слышал от соседа, что оба дома продаются, но кому они нужны на отшибе? Да и руки здесь нужно по-настоящему приложить. За хутором — болото, на котором обосновалась цапля, а дальше — пионерлагерь. В грибной сезон здесь прямо возле металлической ограды лагеря можно собирать маслята и рыжики. Лагерь раскинулся на берегу красивого большого озера Жигай. Удивительно, как много тут настроили! И каждый год что-то новое строят. Деньги-то девать некуда...

Мысли мои снова вернулись к тому, что случилось в Ленинграде...

Я прочел множество детективных повестей и романов, где красочно описывались похождения воров, бандитов, наших хитроумных сыщиков, которые рано или поздно всегда находили преступников, но почти не встречал достоверных описаний чувств потерпевшего.

Для авторов главное — совершение преступления, расследование, погоня, борьба, захват... А вот что переживает после кражи пострадавший человек, что он чувствует, кроме сожаления об утраченном, об этом почему-то не пишут.

Если тебя обокрали, то ты начинаешь сомневаться буквально во всех людях. Смог украсть один, значит, могут и другие. Правда, потом это проходит, но нанесенная рана долго еще свербит, напоминает о происшедшем. Как клопы и крысы, воры и бандиты нападают, когда мы, утратив осторожность, спим или отсутствуем. Они не любят шума, свидетелей.

Вот уже несколько дней я хожу как оглушенный, до сих пор передо мной блестят алчные темные глаза Любы, я слышу ее слоновый топот в моей комнате, где лежала черная сумка с бумажником. Наверное, я вынимал при ней деньги из бумажника и она это «засекла». Неужели она не понимала, что рано или поздно я вычислю, кто мог залезть ко мне в сумку? Очевидно, думала: если и догадаюсь, что это ее работа, то у меня все равно нет доказательств. И потом вряд ли я решусь позвонить ей и сказать, что, мол, ты взяла бумажник и верни его... Причем, знала, что я не обращусь в милицию, потому что обвинить знакомую женщину в воровстве — это все же трудно для интеллигентного человека. И не так жалко денег, хотя это для меня значительная сумма, как обидно за себя. Как нужно не уважать знакомого человека, чтобы совершить такое! Помню, в детдоме мы, полуголодные мальчишки, забирались в чужие огороды и рвали на грядках молодые огурцы, клубнику, морковь, срывали яблоки и сливы. Но через это почти все в детстве проходят, недаром же говорят, что запретный плод слаще... Повзрослев, человек, если он по натуре не преступник, начисто забывает о порочных детских привычках, да ведь в этом было больше озорства, чем воровства.

Почему Любовь, в общем-то, не очень хорошо знакомая мне женщина, вдруг позвонила, толковала про какие-то флюиды, пришла ко мне и украла бумажник? Это что, был продуманный шаг или идея возникла внезапно? Увидела, что я как в воду опущенный, и воспользовалась этим? Что же за душу нужно иметь, чтобы разговаривать с тобой, смотреть в глаза, даже предлагать себя и в то же время хладнокровно обдумывать, как половчее залезть тебе в карман? Она украла не только деньги, но обворовала мою душу. Впервые я подумал о женщине, как о существе подлом, порочном... Раньше все эти качества приписывал в своих книгах мужчинам — отрицательным героям.

Я все-таки позвонил ей и сообщил о том, что произошло, она сделала вид, что удивлена, задала несколько наводящих вопросов, мол, не выходил ли я на улицу, теперь в толпе орудуют такие ловкачи, что запросто могут открыть молнию на сумке и вытащить, что им нужно. И все же в ее голосе было что-то неуловимо тревожное, по-видимому, она тоже что-то для себя решала, вырабатывала свою линию поведения со мной. Конечно, я не сказал, что подозреваю ее. У меня не повернулся язык произнести, что я слышал из кухни, как она топала в комнате...

Бросить такое обвинение человеку — это не шутка! Но ее озабоченность и советы, как мне поступить, явно свидетельствовали не в ее пользу. Лживо-сочувствующий голос, нарочитые вздохи... Чувствовалось, что она ждала моего звонка и подготовилась к разговору. И все разыгрывала, как по нотам...

Я повесил трубку и совершенно отчетливо для себя сделал окончательный вывод, что украла бумажник она, Люба. Грузная, с выпирающим животом женщина, которая на пороге климакса еще не утратила иллюзий, что она может «осчастливить» любого мужчину. Но почему она именно меня избрала жертвой?..

В своей жизни я, конечно, встречал нечестных, вороватых девушек и женщин, но все-таки довольно редко. Заподозрив кого-нибудь в мелком воровстве, я тут же прекращал наше знакомство, даже не объясняя почему, впрочем, они догадывались... Сказать же в глаза человеку, что он вор, я не мог. Да и многие ли способны на это? Думаешь, что, мол, ладно, я не обеднею, и еще: а вдруг это сделал не он, а кто-либо другой? Или вещь просто потерялась? Лежала себе на книжной полке или на письменном столе и... исчезла, растворилась в воздухе. Да и в общем-то, пропадали мелочи: ручка «паркер» с золотым пером, калькулятор, бронзовая статуэтка... Я, наверное, из тех людей, которые о ближних всегда думают лучше, чем они есть. И возьми из моего бумажника Люба часть денег, я бы не позвонил ей, хотя, конечно, больше никогда в жизни не разрешил бы ей переступить порог моего дома. Но тут украдено все. Даже бумажник, который я купил в Париже. Меня всего передергивает от унижения и оскорбления: как нужно меня презирать, чтобы вот так, среди бела дня, ограбить и не оставить рубля даже на хлеб...