Александр Викорук - Любовь олигархов

— А вот, — наглый парень кивнул на бледного парнишку, — его папан и прикупил тут все. — Парень захохотал. — Так что, все его тут будет: речка, луг, лес и солнце.

— Ну, солнце — ты это врешь, — улыбнулся Ефимонов, — Все не проглотишь.

— Теперь мы тут баб трахать будем, — проговорил зло наглый парень.

— А чего же он не на Багамах? — спросил Петр, глянув на бледного парнишку.

— Дурачок он, говорит, надоело, решил жизнь простого народа изучать. Мне бы такого папаню, — наглый причмокнул, — меня тут давно не было бы.

В тот же день, ближе к вечеру, Ефимонов столкнулся с наглым парнем на дорожке к игровым площадкам. Парень, засунув руки в карманы, шел медленно вразвалочку, а когда увидел Петра, заржал довольно.

— А, стручок, — протянул Петр. — Ты смотри так осторожнее. Нарвешься на местных парней, ноги переломают за любопытство.

Парень остановился и нагло улыбнулся.

— Куда вам, — презрительно усмехнувшись, проронил он. — Алкоголики, пенсионеры. Вас с потрохами купили. А надо будет — головы оторвут и за пятак продадут. Так что, ваше дело — бутылка да по кустам париться.

— Ты сам-то не из наших-то? Вижу, все твое богатство — в штанах болтается, а в башке — сквозняк один.

— Ха, хочешь знать, — парень прищурился, — я на тебе с бабой тысчонку заработал. Это у вас в деревне все бесплатно, а в бизнесе и за удовольствие платить надо. Олигарх-то еще мальчик, — парень заржал. А я ему наглядное пособие представил… — Слушай, идея! Давай так, тебе сотня — и повторишь с бабой? На том же месте.

Петр молча сплюнул.

— Ну, пятьсот.

— Морда у тебя наглая.

— Сто баксов! — парень с усмешкой смотрел на Ефимонова. — Зря думаешь. За сто баксов сам начальник с поварихой прибегут трахаться.

— Смотрю, вот, на тебя, — проговорил Петр с усмешкой. — Как наши отцы нас, дураков, настрогали. Коммунизм строили, кэпээсэс кричали. Так и мы вас, буратин, наделали. Такие же дураки. И вы, и ваш олигарх таких же дураков настрогают. Деньги, деньги!.. А то же дерьмо выйдет. Помяни мое слово.

— А, может, я Абрамовичем стану.

— Сортир ты у него облизывать будешь за тысячу баксов. Если его дружки не уроют. Абрамовичей десяток-другой, а сортиров у них сотни у каждого. Где ты и будешь.

— Ладно, мужик, не пыхти. Никто тебе платить не собирается, — хмыкнул парень и пошел дальше.

Через неделю, после прохладных августовских деньков, пришел сухой и теплый ветер. Днем сильно припекало солнце, шли последние дни смены. Петр сговорился с Анжелкой пойти в заброшенный колхозный сад за яблоками.

Сад тот насажен был больше тридцати лет назад, когда и жизнь была другая и Петр был работящим молодым мужиком, жива была его молодая женушка. И бегала у дома по травке маленькая несмышленая дочка, которой в радость были и голубые мотыльки, и пуховые котята, и простенькие цветы в огороде. Сад садили большой, в расчете на богатый урожай, сажали весело, с задором, шутили, что яблоки уже в коммунизме собрать будут. А потом вышла сильно морозная зима, под сорок. Деревья трещали и лопались, хлестко, как патроны, брошенные в костер. Сад поморозило, его и забросили. Но половина деревьев кое-как выжило, выбросили пару-другую листочков. Мертвые ветви обломились и сгинули с годами. Деревья коряво невпопад разрослись, выправились — и начали родить яблоки. Дрозды их расклевывали, налетая стаями, ребятишки из деревни ходили, сбивали палками и хрустели сочной сладкой плотью. Взрослые заходили набрать сладких дармовых яблок.

Петр нес корзину, радуясь теплому ветерку и солнцу, рядом шла Анжелка, румяная и свежая, с улыбкой на губах. Зашли в самую гущу сада по тропинкам, которые протоптали коровы. Тишина и солнце. Петр шестом сбивал яблоки. Они яркие, румяные сверкали боками, падая в листве. Некоторые сильно бились о толстые ветви и брызгали соком. Уцелевшие Анжелка складывала в корзину. Медленно переходили от дерева к дереву, высматривая самые крупные яблоки, словно яркие фонари, сиявшие в зеленой листве.

Петр тоже брал теплые яблоки, и трудно было удержаться и не надкусить. Белая мякоть сверкала на солнце и рот переполнялся сладостью сока. Щеки Анжелки тоже сияли, как яблоки, и грудь ее, обтянутая кофточкой, круглилась, как яблоки. Звенела тишина, сияло солнце, яблоки переполняли светом корзину. Петр чувствовал, как стали тесным брюки, он обнял Анжелку и коснулся рукой груди, потом расстегнул кофточку и утонул лицом в нежной груди.

Шелестели под теплым ветром листья, шепотом говорили губы Анжелки невнятные слова. Петр медленно освобождал ее от одежды, проникал все дальше, потом ветер их начал качать, как качал ветви с яблоками, и губы Анжелки вздыхали и лепетали, как листья.

— Это для нас, Анжелка, — привычно тихо приговаривал Ефимонов, — тепло, солнце, яблоки для нас, мы, как яблоки, мы живы, наша радость…

Ветер набегал теплыми волнами, касался листьев, их волос, распахнутой одежды, оголенной теплой кожи, улетал дальше в деревья, луга, и снова набегал новой волной.

Взгляд поверх Анжелки уловил силуэт, и Петр почуял холодок в груди. В мозаике листьев, ветвей проглянул мальчишка, тот бледный парнишка. Петр даже оглянулся, нет ли кого вокруг.

Парнишка странно двигался, как слепой, он тянулся руками к толстым ветвям яблоки метрах в тридцати. Петр увидел, что сверху с ветки свесилась веревка с петлей, и парнишка стал растягивать петлю. Здесь Петр сообразил, в чем дело, даже сердце на мгновение захолонуло. На ходу он подхватил брюки, бегом обогнул яблоню и побежал к парню.

— Не балую, парень, — зашептал Ефимонов, — нельзя так…

Он обхватил худое холодное тело парнишки и прижал к себе, стараясь согреть его, пытаясь прикосновением расшевелить, доказать, что не так все.

— Зачем? Не шали, — шептал он, распутывая веревку, и сбросил с безмолвной, обморочной головы петлю. Петр прижал бледное лицо к щеке.

— Глянь вверх… там солнце, яблоки, листья — все твое, для тебя, для твоего папки, для твоих детишек будущих.

По лицу парнишки потекли слезы, гримаса боли сжала глаза.

— У меня, — залепетал парнишка, — не получается с девушками…

— Ты что, — горячо зашептал Петр. — Они все хотят тебя, любят тебя, только приди… Со мной идем.

Он медленно вел его к Анжелке, которая все видела и с испугом смотрела на них, придерживая на груди расстегнутую кофточку.

— Вот, чудак, чего удумал, — говорил Петр, обращаясь к Анжелке. — У всех получается, а у него нет, получится у тебя. — Скинь, — кивнул он Анжелке, и она сбросила кофточку.

Петр прижал его руки к груди Анжелки.

— Теплая, как яблоко, закрой глаза. А ты обними.

Анжелка обняла парнишку и коснулась губами глаз.

— Это как в мамке. Все знаешь и умеешь. Они все любят тебя, ждут, хотят.