Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Так, что тут у нас?! — завопил старшина. — Нарушитель?

Девьянец подошёл к изрядно пошатывающемуся парню.

— Ну-ка дыхни?

Парень дыхнул.

— О, боец, это залёт! Под карандаш его! Фамилия твоя!

Парень что-то промямлил.

— Вынь хуй с пасти, скажи внятно!

Залётчиком оказался Кораленко родом из Могилева.

— Первый день и уже залёт! Я постараюсь устроить тебе в свою роту, и служба у тебя до дембеля в заёбе будет!

Далее нас погнали в сушилку одевать берцы и сразу же бегом на улицу, прививая с первого дня быстроту и сноровку.

На улице стоял холод собачий. Как бы я не пробовал втянуть шею в плечи, дрожь пробивала насквозь, бросая тело в холодный пот.

— Кто сегодня на подъёме? — спросил у Чухревича Девьянец.

— Шибко.

— Так чё ты сразу не сказал?! Гони это стадо на плац!

И нас под счёт «раз-два-три» погнали бегом на главный плац. Там уже выстроились бравые ряды всей части. «Карантин» поставили с краю, а со всех сторон только и доносилось шипящее и устрашающее «слоняры».

Я осмотрелся. Плац был площадью не больше обычного школьного стадиона, асфальт давно потрескался и белые полосы с очертаниями квадратов и линий построения, казалось, затянули этот прямоугольник земли своими толстыми ремнями. Напротив находилась трибуна с гербом и флагшток, на котором вяло повис символ коммунистической эпохи нашего государства. Левее от трибуны были размещены стеллажи с изображениями некоего бойца, который наглядно демонстрировал положения солдата в строю, эстетику подъёма ноги, поворотов и движений, а так же, как необходимо держать и крутить в руках автомат. По правую сторону от трибуны рос ряд высоких сосен и серое небо, грустно облокотившись об острые вершины деревьев, необъемлемой массой двигалось на север. Больше ничего, только сумрак и безразличие.

— Идёт, — внезапно прокатилось по рядам.

Над плацем повисла тишина. Я стал присматриваться, и недалеко от трибуны разглядел огонёк от сигареты. Потом кто-то выбросил его в сторону и вышел на центр плаца.

— Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! — отрапортовал незнакомец, повернулся кругом и снова стал двигаться к трибуне.

Лишь тогда я разглядел, как из темноты деревьев показался второй силуэт, высокий и крепкий мужчина, который шёл в направлении первого. Около трибуны за пять шагов друг от друга они остановились, приставив руки к голове, что-то обсудили, и возвратились на центр плаца.

— Здравие желаю, товарищи солдаты! — раздался голос полковника Шибко.

— Здравие желаем, товарищ полковник! — разнузданно ответила вся часть.

— Плохо! Что не выспались, бойцы? Ещё раз! — скомандовал полковник.

— Вот сука, — шёпотом сказал кто-то.

Только с третьего раз мы кое-как ответили полковнику на утреннее приветствие, после чего отправились на пробежку вокруг части.

Бежали по ротно, тяжело дыша друг другу в шеи. Бойцы из остальных подразделений обгоняли нас, называли «слонами», всяческим образом выказывая своё негодование к нашим персонам, словно получали от этого моральное удовлетворение. Я видел, как в задних рядах некоторых подразделений мелькали огоньки от сигарет. «Дедушки» покуривали набегу, демонстрируя нам «желторотикам» свою мастерскую практику и смекалку.

После первого круга я согрелся, а пробежав ещё два, с меня можно было выжимать потную белугу.

Вернувшись в роту, мы заправили свои койки, и пошли умываться, бриться и чистить зубы. В душевой стояло два ряда умывальников по пять с каждой стороны, поэтому приходилось занимать очередь.

Я намочил своё лицо и посмотрел на себя в зеркало. Казалось, на меня смотрел совершенно другой человек — глаза были поджаты, скулы напряжены. Как бы я не хотел, но у меня совершенно не было желания улыбаться или поддерживать шуточки других ребят. Ничего, период адаптации проходил быстро.

В семь утра нас построили на приём пищи, вывели на улицу и под счёт направили к столовой. «Стелс» находилась недалеко от штаба части, и представляла собой небольшое одноэтажное строение. Завели внутрь, где мы повесили на вешалках свои бушлаты и друг за другом направились к раздаточной, получать первую порцию солдаткой каши. Я сел за столиком рядом с Дудалевичем, который оказался тем самым моим соседом по койке, и у которого было непропорциональное лицо, так что левая скула выступала в сторону больше правой, Ванным родом из Гомеля и Кокадрекой, больше похожим на миниатюрную свинку. Как оказалось, у них остались домашние харчи, и они разложили их на весь стол. Харчи разрешалось съесть, что мы тут же и исполнили.

— А я, пожалуй, отведаю и армейского пайка, — сказал Дудалевич, доев свою ссобойку.

— Фу, как можно есть эту похлёбку, — по-девичьи возмутился Какодреко и надул розовые щёчки.

Мы ели копчёную колбасу с батоном и запивали это дело апельсиновым соком, делясь первыми впечатлениями.

— Как я вынесу тут целых полтора года? — вздыхал Ванный, крепкий, взбитый парень, жадно вгрызаясь в бутерброд.

Относя подносы к отстойнику, нас уже поджидали солдаты, заступившие в наряд по столовой.

— Слышь, братан, угости сигареткой, — обратился ко мне парень с замученным от недосыпания бледным лицом.

Я достал пачку и протянул ему.

— Я пять возьму, — сказал он и наглой грязной рукой вытянул пол пачки.

Я поставил поднос и направился к выходу.

— О, земеля, сигаркой не угостишь, совсем курить нечего, — обратился к кому-то за моей спиной тот же голос.

Возвращаясь в роту, мы сели с сержантом Чухревич в курилке. Как приятно было затянуться первой за эти часы сигаретой. На улице было сыро, я сидел на лавке в этой нелепой форме и с грустью посматривал по сторонам.

— Не хер этим «слонам» третьего периода сигары раздавать в столовой, вы их вообще экономить должны, ща придут ваши сержанты, а у вас папирос нет, прячьте их подальше, а лучше вообще остальным говорите, что не курите.

Мы помалкивали, не особо вникая в армейский быт и традиции.

«Хопіць раскісаць. Мяне нішто не змусіць перамяніцца. Ніякія абставіны. I яшчэ, трэба сабе паабяцаць, з гэтай хвіліны і да апошняга думаць па-беларуску. Няхай гэта будзе маёй падтрымкай, кропля святла ва ўсім гэтым чадзе, каб канчаткова не звар’яцець, застацца чалавекам, мужным і стрыманым, бязлітасным і дзёрскім. Нават у самых складаных абставінах», — подумал я и решил придерживаться этого правила и впредь.

***

В роте нас встретили только прибывшие с учений сержанты батальона охраны. За нашим взводом закрепили сержанта Шмелёва, невысокого парня, весьма смахивающего на шимпанзе и младшего сержанта Кесарчука, высокого подтянутого юношу со шрамом на правой щеке. После того, как остальных ребят прибывших ночью из Гродно, Бреста и Могилева экипировали в форму и расформировали по взводам и отделениям, наш первый взвод завели в линейку и рассадили за парты. Я сел в самом конце вместе с Дудалевичем.