Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Ну, что, пацантрэ, поздравляю вас с прибытием в ряды нашей доблестной части и отвечаю, что попали вы в полную жопу. Меня зовут Влад Шмелёв, можно просто Шмель, а это Кесарь, — ткнул локтём Кесарчука Шмель, так что у того враз побагровела полоска тонкого шрама. — На время карантина мы будем тут за вами присматривать, так что слушайте и держитесь нас, потому что за любой ваш «слонячий» косяк по шапке получать будем мы, но потом, когда вас рассуют по ротам, с вас спросят. Так что ну его на хуй косячить в эти первые дни.

Шмель важно подтянул к себе с края стола гору наших личных дел.

— Так, ну а сейчас познакомимся, — сказал он. — Кто тут у нас. Шынковский?

— Это я, — ответил паренёк, с которым мы вместе прибыли из районного военкомата.

— Э, подорви очèло! — скривил рожу Шмель.

Шынковский встал.

— Когда называют фамилию, надо вставать и говорить «я», если в помещение заходят «шакалы» — такая же история, прапор ещё ладно; будите тупить — не покурите, будите выёбываться — не покурите, сходите в чифан. Запомните, здесь за одного страдают все. Мне лично по хуй, кто там кем был на гражданке, да хоть мастер спорта по каратэ, теперь вы все солдаты первого периода — «слоны» значит. Кесарь — «фазан», ему можно, например, курить и не спрашиваться у меня разрешения, он второй период, я уже «дед», т.е. третий, мне вообще везде зелёный свет. Так что в ваших же интересах сразу сечь фишку и вникать, что да как. Тут мамки нет, девку за сиську не подержите, друзья не помогут. Первые полгода вы вообще умирать должны.

Такие откровения сгущали краски, понятия смешили, а сама ситуация рождала в мыслях протест и негодование.

— Марик?

— Я! — быстро вскочил коренастый парнишка.

— Откуда сам?

— Из Гродно.

— О, земеля! Ты с какого района?

— Фолюша.

— А Ножика знаешь?

— Нет, не слыхал…

— Садись. Иванов?

— Я, — встал невысокий смуглый парень.

— Город?

— Гродно.

— Что-то в этом году много гродненских, — обратился Шмель к Кесарчуку. — Чем на граждане занимался?

— Работал на шиномонтаже.

— Баб много отодрал перед армейкой?

— Ну так, — почесал затылок Иванов.

— А я троих сделал в отпуске, прикинь — двух за ночь и одной на клык накидал, — сказал всё тому же Кесарчуку гоповидный Шмель.

— Ка-ко, ку-ка, что? — недовольно произнёс сержант.

— Какадреко, это я, — встал розовощёкий паренёк.

— Буду звать тебя Какодридзе, сука ну и фамилия.

— Почему Какодридзе? — возмутился «поросёнок».

— Потому что фамилия грузинская! Ебало закрыл и сел на место.

Какадреко расстроенно присел.

— Ванный?

— Я, — встал здоровяк.

— Откуда?

— Гомель.

— Оно и видно, Чернобыль прошёлся, восемнадцать лет, а выглядит на тридцать.

— Не смешно, товарищ сержант.

— Слышь, «слон», тебе говорили, что лучше не рамсить? — тут же встрял Кесарчук.

— Да ладно, Серёга, пусть пыжит, один косяк и всем взводом не покурят, посмотрим, как потом заговорит.

— Я не курю, — безразлично сказал Ванный.

— Оно и лучше, — разулыбался Кесарчук, — пацаны, скажите спасибо Ванному, из-за него вы сегодня не курите.

Ванный сел, а со всех сторон послышалось недовольное причитание:

— Спасибо тебе, Вова…

— Шкондиков?

— Я! — вскочил юркий паренёк.

— Смотри, Серёга, пол года служит, во подфартило! Кафедра военная. Так «слоном» и уйдёт. От куда такие кадры?

— Берёза.

— Нехайчик?

— Я! — по стойке смирно встал мальчуган лицом похожий на мышь.

— Откуда?

— Могилев.

— Сиченков?

— Я, — встал болезненно бледный парень.

— Откуда?

— Брест.

— О, Серый, твои края.

— А ты, случайно, не из 31 школы? — спросил у Сиченкова Кесарчук.

— Да, оттуда.

— Я помню тебя, ты в старших классах учился.

— Может быть.

— Вот подсосало пацану, — заржал Шмель, — ща тебя младшой здесь погоняет, но это ничего, в армии возраст ни о чём не говорит, главное — период службы.

Шмель назвал мою фамилию, и я не спеша поднялся.

— Ещё один «годзилла»!

— А почему «годзилла»? — спросил я.

— Потому что год служишь, а все нормальные пацаны полтора жмут.

— Ну, кто на что учился.

— Умный я смотрю, учитель истории, пацанам в школе небось двойки ставил, да?

— Не, я нормальный был.

— Ну, живи пока.

— Дудалевич?

— Я! — вскочил мой сосед.

— Чё с лицом?

— От природы такое, — растерялся тот.

— Деревянное, — тупо заржал Шмель и мне уже захотелось его вырубить.

— Гузаревич?

— Я!

— Глянь ка, однофамилец сержанта нашего Гузаревича из третьей роты?

— Это мой племянник, — сказал парень моего возраста.

— Нормально, племяш будет дядю на кости ставить, вот я и говорю, справедливости в армии не ждите, тут совершенно другие законы.

— Тряпичный?

— Я, — встал паренёк с круглыми глазами.

— А ты чё такой довольный, курил на гражданке?

— Нет.

— Ну, так убери эту тупую ухмылку, а то я думаю ты с меня стебёшься!

Тряпичный нахмурился и сел.

— Мукамолов?

— Я, — поднялся мальчик лет пятнадцати.

— Тебе сколько лет, малая?

— Восемнадцать.

— Сразу после школы забрали?

— Нет, я с девятого класса работать пошёл.

— Будешь Мукой. Гурский?

— Я! — встал высокий детина с женственным лицом.

— О, по тебе сразу видно, что сварщик, — сказал Шмель. — Какую хабзу заканчивал?

— Вторую могилёвскую, по классу сварки.

— Рыбак рыбака, видит из далека. Я как дембельнусь, на стройку варить пойду, там сча зэпэха что надо… Так, кто дальше, Селюк?

— Я! — подпрыгнул тёмно-волосый коротышка.

— Откуда?

— Брест.

— Шманай?

— Я, — встал ничем не примечательный паренёк с прыщавым лицом.

— Дай ка угадаю — Гродно?!

— Жлобин.

— Садись, кэлх.

— Хитрец?

— Я!

— Откуда, хитрожопый?

— Городской посёлок Ганцевичи.

— Какой же это городской посёлок, вёска в натуре, ты — колхозник!

— Ну не знаю…

— Малая ждёт?

— Конечно.

— Давно встречаетесь?

— Три года.

— А зовут как?

— Наташа.

— А номерок дашь?

— Нет.

— Да ладно, я шучу. Но скажу одну вещь, бабы эти существа непостоянные, на граждане это да, ещё можно удержать, а тут… У нас в роте из всех только троих дождались, да и то не факт, что они ни с кем за это время не кувыркались, кто тебе признается. Кесаря вун тоже бросила, коза.

— Приехала на присягу и сказала, что бросает, — досадно подтвердил Кесарчук.

— Так, ну и последний фрукт. Леонов?

— Я, — встал высокий светловолосый парень с одним ухом.

— А что со вторым, бедняга?

— Собака в детстве откусила.

— Так ты на уши долбишься?

— Да нет, вроде.

— Ты — лох, — тихо сказал Шмель.

— Что-что? — переспросил одноухий.

— Ну, а говоришь, не долбишься.

Одноухий обиделся и сел на место.