Василий Кузьменко - Право Рима. Константин

— Думаю, что скоро мы получим ещё одно известие из Никомедии, — ответил Нумерий, отдавая свиток.

— Думаешь, вообще-то он сильно болеет, — задумчиво произнёс Максенций.

— Иногда перед смертью люди кардинально меняют свои мнения.

— Только вот в какую сторону, лучшую или худшую?

— Ты меня, поэтому и позвал, чтобы узнать в какую сторону тебе самому повернуть!

— У тебя по всей империи своё дело, везде свои люди, кто лучше тебя знает, как и где общество к христианству относится, — улыбнулся Максенций.

— Несмотря на все гонения, именно на востоке христиан гораздо больше, чем на западе, но ты ведь не о них беспокоишься? — ухмыльнулся Нумерий, — а что ты в принципе намерен с этим указом делать?

— Первое, что я сделаю, это объявлю его Сенату.

— И это правильно, если Галерий разослал свой указ всем августам и цезарям Римской империи, и при этом включил тебя в этот список, то фактически он признал тебя правителем Рима и первыми об этом должны узнать сенаторы.

— Мне всегда нравился твой быстрый ум Нумерий, — широко улыбнулся Максенций, — именно об этом я и думал.

— Могу тебя обрадовать, насколько я знаю, среди сенаторов нет христиан, во всяком случае, я лично таковых не знаю, — продолжил Нумерий.

— Хорошо Нумерий, с Сенатом всё ясно, а как мне быть с остальными августами и цезарями?

— Первое что надо сделать, это заручится поддержкой Максимина Даза.

— Это понятно, а что с Константином и Лицинием?

— Думаю, что они тебе пока не соперники.

— Почему?

— Константин слишком занят сражениями с варварами на Рейне, а Лициния и так всё устраивает, — усмехнулся Нумерий.

Максенций довольно улыбался. Всё о чём ему говорил Нумерий, практически полностью совпадало с его собственными размышлениями.

Нумерий смотрел на довольно улыбающегося Максенция, и вспоминал свой недавний разговор с прокуратором Тиберием Гаем Луциусом. Они встретились, по понятным причинам, ночью, тайно, в предместье Рима. В самом Риме было полно преторианских шпионов. Тиберий ещё раз поблагодарил его за спасение своей семьи от притязаний Максенция. Прокуратор, получив от Нумерия письмо, смог переправить жену и детей в Испанию, куда теперь сам и собирался. Нельзя сказать, что они стали уже друзьями, во всяком случае, из соперников превратились в единомышленников. Тиберий много рассказывал ему об императоре Константине, пребывая в крайнем убеждении, что именно Константин является наиболее достойным из всех нынешних правителей империи. Нумерий внутренне был с ним полностью согласен. Хорошо зная Максенция и Максимина Дазу, которые, получив под своё управление части великой империи, были не способны сделать что-либо для её дальнейшего развития в целом, и поэтому даже не стремились к этому. Константин был храбрый воин, дальновидный политик, в отличие от всех остальных августов и цезарей, он единственный весьма лояльно относился к христианству в своих провинциях, несмотря на все организованные гонения. Если даже Галерий, безусловный гонитель христиан во всей империи, вынужден был признать всё возрастающую роль этой религии в жизни римского общества, то значит христианство, как явление, становилось вызовом времени для дальнейшего существования Римской империи.

— Так что ты мне посоветуешь? — прервал Максенций размышления Нумерия.

— Я думаю, что не следует спешить с исполнением указа Галерия.

— Но ведь я уже показал его епископу Мильтиаду, — с сомнением произнёс Максенций.

— Даже в своей среде христиане никак не могут выяснить, кто из них стоит ближе к их Богу, думаю, что этот указ вызовет у них очередную волну разборок, ты можешь использовать это в своих интересах, — улыбнулся Нумерий.

Максенций пристально посмотрел на сенатора. Он всегда поражался этой его способности объединять различные события, явления, ставить их в выгодную для себя плоскость:

— Хорошо, я тебя понял, — кивнул он Нумерию, — я хочу вынести на Сенат ещё один вопрос.

— Какой?

— Мне кажется, что Гай Руфина Волузиана достоин триумфа!

— Я слышал о его победе, — улыбнулся Нумерий.

— Если Сенат утвердит триумф, мне следует решить, кому доверить его организацию!

— Мне кажется правитель Рима примет правильное решение!

— Можешь в этом не сомневаться, — улыбнулся Максенций.

— На этой, обоюдно приятной ноте я закончу свой визит мой император, — с лёгким поклоном произнёс Нумерий.

Максенций с улыбкой кивнул сенатору и на этом они распрощались.

Скора проснулась от мягкого прикосновения. Это Марк водил пёрышком по её губам и щёчкам. Скора чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела слегка улыбающееся лицо мужа. Она неожиданно обняла его и прижала к своей груди. Марк начал требовательно гладить руками её тело.

— Я люблю тебя, — услышала Скора шёпот у своей груди.

— И я тебя люблю, — улыбаясь, тихо ответила она.

— Дети ещё спят, — начал намекать Марк, продолжая возбуждать её своими руками и целуя ей грудь.

— Марк, нет, вдруг Злата проснётся, — продолжая улыбаться и слабо сопротивляясь, отвечала Скора.

— Мы тихо-тихо, — распаляясь, жарко шептал Марк, задирая ей ночную рубашку.

В это время негромко прозвучал ангельский голосок:

— Мама, а что папа делает? — Злата стояла в своей кроватке в углу спальни и с удивлением смотрела на родителей.

— Ты проснулась солнышко? — смущённо спросила Скора, накинув одеяло на грудь и стукнув Марка по спине, — а папа ещё спит.

Марк замер у груди жены и потихоньку стал одёргивать её ночную рубашку.

— А почему он спит у твоей тити? — продолжала дочка.

— Просто он так уснул, — ответила Скора и под одеялом у лица Марка сжала кулак.

— Мама, я хочу титю, — попросила Злата.

— Доченька, ты же уже большая!

— Ну и что, папе можно, а мне нельзя, — дочка начала тереть кулачками глазки, явно собираясь захныкать.

— Злата, тебе всё приснилась, сейчас я разбужу папу и возьму тебя, — быстро произнесла Скора, ткнув рукой в одело, где был Марк.

— Ой, как я хорошо спал, — произнёс Марк, вылезая из под одеяла притворно потягиваясь.

Скора встала, и одёрнув ночную рубашку, подошла к дочери:

— Ну, иди ко мне солнышко моё.

Взяв дочку из кроватки, она вернулась в постель. Марк в это время поднял её подушку повыше. Скора села и достав из рубашки грудь дала её Злате. Та, хитро поглядывая на Марка, держа ручками титю, начала причмокивать. Марк заворожено смотрел на это действо. В это время открылась входная дверь, на пороге стояли их сыновья Лучезар и Аврелий. Они так же удивлённо смотрели на маму и сестричку. Затем младший Аврелий произнёс:

— Мама, я тоже хочу кушать.

Скора посмотрела сначала на сыновей, затем на мужа, в это время они почти одновременно судорожно сглотнули. Скора рассмеялась и, как можно строже, произнесла: