Никола Юн - Весь этот мир

– Эта комната какая-то чудна́я, – говорит он, осматриваясь.

– Ага. Моя мама оформила ее так, чтобы я могла чувствовать, будто нахожусь снаружи.

– И что, получается?

– В большинстве случаев. У меня прекрасное воображение.

– Ты правда как из сказки. Принцесса Мэделайн и Стеклянный замок. – Олли умолкает, словно пытается собраться с духом.

– Все в порядке, спрашивай, – говорю.

У него на запястье черная резинка. Он оттягивает и отпускает ее несколько раз, прежде чем продолжить.

– Как давно ты больна?

– Всю жизнь.

– Что случится, если ты выйдешь на улицу?

– Голова взорвется. Или легкие. Или сердце.

– Как ты можешь шутить?..

Я пожимаю плечами:

– А как не шутить? Кроме того, я пытаюсь не хотеть того, чего иметь не могу.

– Ты прямо как мастер дзен. Тебе нужно давать уроки.

– Этому быстро не научишься, – улыбаюсь я ему в ответ.

Олли опускается на корточки, а потом садится на пол, прижавшись спиной к стене и положив руки на колени. Даже несмотря на свою видимую неподвижность, он буквально излучает потребность в движении. Этот парень – просто живая кинетическая энергия.

– Где тебе больше всего хочется побывать? – спрашивает он.

– Помимо космоса?

– Да, Мэдди, помимо космоса.

Мне нравится, как он говорит «Мэдди» – будто называл меня так всю мою жизнь.

– На пляже. У океана.

– Хочешь я опишу его для тебя?

Я киваю решительнее, чем сама от себя ожидала. Сердце начинает биться быстрее, как будто я собираюсь сделать нечто запретное.

– Я видела фотографии и видео, но каково это – находиться в воде? Это как плавать в гигантской ванне?

– Вроде того, – медленно произносит Олли, задумавшись. – Хотя нет, беру свои слова назад. Ванна расслабляет. А в океане купаться страшно. Он мокрый, холодный, соленый и смертельно опасный.

Это не то, что я ожидала услышать.

– Ты ненавидишь океан?

Теперь он улыбается, увлекаясь темой:

– Я его не ненавижу. Я его уважаю. – Олли поднимает вверх палец. – Уважаю. Это мать-природа во всем своем величии – потрясающая, красивая, беспристрастная, смертоносная. Только подумай, столько воды, и все равно можно умереть от жажды. А волны существуют только для того, чтобы сбить тебя с ног и ты быстрее утонул. Океан проглотит тебя целиком, а потом отрыгнет, даже не заметив твоего присутствия.

– О боже, ты боишься его!

– И мы еще даже не добрались до гигантских белых акул, гребнистых крокодилов, индонезийской рыбы- иглы и…

– Ладно, ладно, – смеюсь я, подняв руки, чтобы остановить его.

– Это не шутка, – произносит Олли с напускной серьезностью. – Океан убивает. – Он подмигивает мне. – Выходит, что мать-природа – скверная мамаша.

Я слишком сильно хохочу, чтобы что-то ему ответить.

– Ну, что еще ты хочешь узнать?

– После такого? Ничего!

– Да брось. Я кладезь знаний.

– Хорошо, покажи мне один из своих безумных трюков.

Олли мгновенно вскакивает на ноги и обводит комнату критическим взглядом.

– Тут недостаточно места. Надо выйти. – Он умолкает на середине фразы. – Черт, Мэдди. Прости меня.

– Стоп, – говорю я, поднимаясь и выставляя вперед руку. – Не надо меня жалеть. – Я произношу эти слова чересчур резко, но мне очень важно, чтобы он понял. Я бы не вынесла жалости от него.

Олли оттягивает резинку на запястье, кивает и закрывает эту тему.

– Я могу постоять на одной руке.

Он отходит от стены и просто заваливается вперед, опирается на руки и оказывается в положении вниз головой. Это движение такое изящное и непринужденное, что меня моментально охватывает зависть. Каково это – настолько доверять своему телу и знать, на что оно способно?

– Потрясающе, – шепотом произношу я.

– Мы не в церкви, – громким шепотом отвечает он, в его голосе ощущается небольшое напряжение от того, что он стоит вниз головой.

– Не знаю. У меня такое чувство, будто нужно говорить тихо.

Олли не отвечает. Вместо этого закрывает глаза, медленно отрывает левую руку от пола и уводит ее в сторону. Он почти полностью неподвижен. Единственные звуки в комнате – журчание ручейка и дыхание Олли, чуть более шумное, чем обычно. Его футболка сползает вниз, собираясь на груди, и я вижу твердые мышцы его живота. Кожа там такого же теплого золотистого оттенка. Я отвожу взгляд.

– О’кей, – говорю. – Можешь заканчивать.

Не успеваю я моргнуть, как он уже на ногах.

– Что еще ты умеешь?

Олли с ухмылкой потирает ладони. Потом делает обратное сальто, садится у стены и закрывает глаза.

– Так почему сначала в космос? – спрашивает.

Я пожимаю плечами:

– Хочу увидеть мир, наверное.

– Большинство людей подразумевают под этими словами нечто другое, – замечает он с улыбкой.

Я киваю и тоже закрываю глаза.

– Ты когда-нибудь чувствуешь… – начинаю я, но в этот момент открывается дверь, и в комнату врывается Карла.

– Прикосновений не было, надеюсь? – спрашивает она, подбоченившись.

Мы оба открываем глаза и смотрим друг на друга. И внезапно я очень остро ощущаю его присутствие, чувствую свое тело.

– Не было прикосновений, – подтверждает Олли, не сводя взгляда с моего лица. Что-то в тоне его голоса заставляет меня ярко покраснеть, и жар медленно разливается по лицу и груди.

Самопроизвольное воспламенение реально. Я в этом убеждена.

СЛЕДУЮЩИМ УТРОМ, ПЕРЕД ТЕМ КАК ПРИХОДИТ КАРЛА, я провожу в постели ровно тринадцать минут в полной уверенности, что заболеваю. У нее уходит ровно шесть минут на то, чтобы меня разубедить. Она измеряет мне температуру, кровяное давление, сердечный ритм и пульс, а потом объявляет, что я всего лишь влюблена.

– Классические симптомы, – говорит.

– Я не влюблена. Я не могу влюбиться.

– Почему нет?

– А какой в этом смысл? – отвечаю я, всплескивая руками. – Для меня влюбиться – все равно что быть ресторанным критиком без вкусовых рецепторов. Все равно что быть художником, не различающим цветов. Все равно что…

– Все равно что купаться нагишом в одиночестве.

Я не могу не рассмеяться над этой аналогией.

– Именно, – говорю. – Бессмысленно.

– Не бессмысленно, – возражает Карла, серьезно глядя на меня. – Тот факт, что ты не можешь испытать все, еще не значит, что ты не должна испытывать вообще ничего. К тому же несчастная любовь – часть жизни.

– Я не влюблена, – повторяю снова.

– И не больна, – парирует она. – Поэтому беспокоиться не о чем.

До обеда я пребываю в такой рассеянности, что не могу ни читать, ни делать уроки. Несмотря на заверения Карлы, что я не заболеваю, заостряю внимание на своем теле и на ощущениях в нем. Кончики пальцев покалывает? Обычно такое бывает? Почему мне кажется, что я с трудом перевожу дух? Сколько кувырков может совершить желудок, прежде чем узел невозможно будет развязать? Я прошу Карлу перепроверить мои жизненные показатели, и результаты оказываются абсолютно нормальными.