Дойна Галич-Барр - Колокола и ветер

Я вижу сны. Живу ночью, словно именно тогда, во сне, пишется моя судьба.

Попробуйте нынче вечером положить под подушку что-нибудь дорогое вам. Полевой цветок, которого вы коснулись, перо, потерянное птицей на лету, осенний листок, что поцеловал вас, падая, что-нибудь написанное или сочиненное вами, камешек из ущелья или письмо, которое вызывает у вас улыбку или даже грусть.

Вот увидите, вы почувствуете перемену, лучше поймете себя и других. Будете вы смеяться во сне или плакать, оттого что счастливы и живы? Может быть, благодаря этому опыту вы создадите прекраснейшую музыку, которую и я смогу услышать? Так я действительно узнаю вас.

Монахини усердно трудились на винограднике. Я помогала им все утро. Они улыбались и были веселы, как все дети Христовы. Они делают хорошее вино, подают его гостям, но сами не пьют. Монахи любят иногда выпить стакан-другой. Это вино монастырь использует для причастия, монахини и просфоры пекут.

Вдруг все охватывает тьма, луна потихоньку спускается ближе к земле, наливаясь удивительным цветом, как всегда в дни сбора винограда. Говорят, и последний сбор яблок придется на полнолуние.

Нам пора расставаться. Посмотрите на небо: разве и оно – не прекрасный дар Божий? Надо прочувствовать это.

Вы хотели что-то сказать, но у вас только дрогнули губы, а зрачки стали еще выразительней и глубже – утонули в колыбели глаз, под густыми черными бровями, выдающими твердость характера.

Что будем слушать завтра? Предоставляю выбрать вам.

Я приступаю к мозаичному образу святого Георгия. Плащ будет огненно-красный, я еще не завершила набросок. В вас есть сходство с эфиопским святым Георгием. Надо смешать много красок, чтобы получить цвет красного камня. Конь будет белым, как клевер и маргаритки – они тут у нас в изобилии. Он будет изображен в движении, словно летит, подхваченный ветром из ущелья, а не своей силой.

В конце пребывания здесь я изображу в мозаике святую Параскеву Пятницу. Это моя крестная слава. С ее иконой мы покинули Сербию и переселились в Америку. Она меня всегда утешает, охраняет, дает советы. Помню, однажды я чуть не умерла от аллергии на антибиотик. Все в скорой помощи университетской клиники думали, что меня не спасти. А я была спокойна, что их пугало еще больше. Они думали, что я в шоке и не реагирую. Я не могла говорить: язык распух, а дыханию мешал большой отек в легких. Дрожащей рукой я написала перепуганным, заплаканным родителям, что не умру, потому что вижу икону святой Параскевы в церкви на Калемегдане. Только потом я осознала, что написала это по-сербски, дрожащей рукой ребенка, который только учится писать. Я видела, как улыбнулся отец и успокоилась мать.

Когда врач услышал, что я написала, он согласился, что не надо спешить с трахеотомией и подключением к искусственному дыханию. Через шесть часов вливания кортизона отек спал. Я никогда не писала родителям на языке предков – английский в обыденной жизни стал вторым родным языком. Вот видите, на родине, в моей крестной славе и любимой церкви, я обрела чудотворную защиту святой Параскевы. Когда я пишу Параскеву или делаю мозаику с ее образом, я ощущаю ее в себе и вокруг себя – беседую с ней. То же чувство у меня, когда я изображаю Христа. Так и с моим молитвенным языком, хотя Америка – земля, где прошло мое детство, да и вся жизнь.

Говорите ли вы когда-нибудь о своих невзгодах и удачах святому, которого ваши предки избрали для почитания, дабы он благословил дом и всех, кто входит в него? Вы улыбаетесь той загадочной улыбкой, которую я так люблю. Вы ничего не хотите открыть о себе, но она выдает вас. Духи не улыбаются.

Я обещала вас познакомить с историей византийско-сербской иконописи, фресок, мозаик, с секретами изготовления красок и техники. Может быть, вы будете помогать мне в работе, в приготовлении красок и подготовке основы, где тоже есть свои секреты. Но пока смотрите, как я пишу.

Во всем есть тайна, и в искусстве тоже. Лучше эти тайны не открывать, а то они потеряют очарование. «Не надо говорить обо всем, особенно если вы художник», – сказала мне здешняя игуменья.

Вы приподняли бровь. Может быть, это знак согласия со словами игуменьи, а может, вы радуетесь тому, что увидите, как возникает еще один святой образ. И сопроводите завершенные иконы и фрески музыкой, которую мы еще не слушали.

Оставляю вам решение этой сложной задачи. Трудно выбрать, когда есть столько имен и хорошей музыки. Я не делаю никаких предложений – до сих пор вы не совершили ни одной ошибки.

Вы остаетесь тайной. Я не хочу ее открывать. Открывая, всегда ждешь разочарования и банальности. Возможно, это мы, женщины, так рассуждаем.

Не меняйтесь! Я не готова, я недостаточно сильна, чтоб выслушать вашу исповедь!

Вы закрыли глаза. Знак ли это, что вы со мной согласны, что молчание пока лучше и для вас?

До завтра, слушатель!

Вчера на ранней заре я смотрела, как вы идете на прогулку. Трава была еще мокрая от тумана и речной сырости. Река приносит свежесть в этот неожиданно жаркий для осени день.

Не все реки одинаковы. У каждой своя жизнь и история, как и у нас, людей. Ветви ив все еще закрывают берега этой реки, защищают от жаркого солнца. Разве не правда – каждому нужна защита от душевных промахов, которые мы держим в тайне, как реки, уходящие под землю, скрывают свою жизнь?

Вы часто смотрите на стоящие на моем столе фотографии людей со счастливыми лицами и не задаете вопросов. Но ваш взгляд глубоко проникает мне в сердце. Вы пытаетесь отгадать, почему со мной произошло все то, о чем я вам рассказываю. Где мое обручальное кольцо, снято ли оно потому, что я работаю над мозаикой, или есть другая причина? Почему я часто одета в черное – от тоски во мне самой или от тоски по утраченному?

Шутливо, но наполовину всерьез, вы жестом подтвердили мое предположение, что когда я молюсь, покрыв голову, вероятно, я похожа на монахиню. Только светлые волосы, выглядывая из-под черной косынки, выдают, что я не принадлежу к этому богоугодному кругу, еще не освободилась от земных привычек.

Когда-то я верила, что ничто не может угрожать моему счастью, радости и жизни. Страдание было мне незнакомо. Состоятельные родители обрели меня под старость и предоставили мне всё – они были счастливы, что у них есть ребенок. Они думали, что обеспечили мне главное, чтоб я была готова к жизни: забота семьи, ощущение веры, хорошее образование за границей, путешествия.

Как же мало они понимали – ведь мне нужнее всего была их близость, ласковая защита, прикосновение, голос! Сегодня я смотрела, как из школы возвращаются ученики с сумками, украшенными народной вышивкой. Счастливые, они скакали по лугам, играли в жмурки, карабкались на деревья в саду – и я поняла, почему у них такой здоровый вид, и румяные щечки, и улыбки, похожие на молодой месяц. Дети наслаждались не столько вкусом яблока и его крепким хрустом, сколько непосредственной любовью родителей. Поездки за границу были им не нужны.