Захария Станку - Безумный лес

— Будь благодарен, нечестивая собака, что я не заставляю тебя целовать нам ноги.

Все во мне возмутилось. Захотелось разругаться с ним в пух и прах. Распушить и его жену. Обложить их обоих. И показать им спину. Уйти. Да, уйти. Но куда? И я сдержался. Не проронил ни слова. Только моргнул. Рои кусачих мух досаждали мне и никак не желали оставить меня в покое. Мой хозяин некоторое время колебался. Потом вдруг решился и сказал то, о чем до тех пор хотел промолчать:

— Моя жена говорит, что ты ей не понравился. Она говорит — ты не нравишься ей, потому что хромой. И еще моя жена говорит мне, что не след держать в доме слугу-калеку. Слуга-калека, как и шайтан, приносит несчастье.

— Тогда я уйду, господин староста, я бы не хотел приносить вам несчастье.

— Да стой же, собака! И повинуйся мне.

— Но ведь… Ведь ваша жена… Вашу высокочтимую жену тоже нельзя ослушаться.

— Это не твоя печаль. Я сказал ей, что старые поверья давно уже потеряли свою силу… И еще я напомнил ей, что наш незабвенный Тимур тоже был хромым. Однако этот недуг не помешал ему обойти весь свет, разгромить непокорных и стать господином мира, полагаясь только на свой кинжал. Пока что я, кажется, еще не уговорил ее. Но я уговорю. Прямо сейчас.

Низенькая и толстая татарка смотрела на меня исподлобья, с явной враждебностью. Чтобы подольститься и охладить в ней желание прогнать меня, я поклонился еще ниже. Но это не смягчило ее сердца. Мне стало ясно: что бы я ни делал, сердца ее мне не завоевать. Тогда я выпрямился и ухмыльнулся. Точь-в-точь как дьявол — злобный, хромой и коварный. Она заметила мою ухмылку и затараторила снова. Язык ее работал, как молотилка.

Татарин стоял на своем и начал проявлять признаки нетерпенья. Он вовсе не собирался признать себя побежденным. Покусывал усы и ждал, когда жена выговорится. После того как татарка в конце концов смолкла, староста Сорга широко расставил ноги, напыжился как индюк и, повысив голос, заговорил. Теперь наступил ее черед внимательно выслушивать все, что говорит супруг. Но смотрела она при этом — через две прорези в покрывале — только на меня. Я тоже смотрел на нее. Дерзко. Нахально. И, глядя, заметал, что глаза татарки — пепельного цвета, необыкновенно большие и блестящие, глубоко посаженные на широком, круглом, мясистом лице, — слегка косили.

Татарин, который, казалось, был доволен тем, что он уже почти на полпути к победе, по-отечески хлопнул меня по плечу и добродушно бросил:

— Не тужи, слуга. Видно, так хотел аллах, чтобы ты, пока ходишь по земле, таскал за собой хромую тень. Ну, а что до твоих ног… Для той работы, которую я тебе определю, ноги не очень нужны. У коня достанет сил и для такого никудышного, как ты.

Татарка начала проявлять признаки беспокойства. Ей не по душе был добродушный тон бородатого мужа. Не понравилось, как он потрепал меня по плечу. И она затопала ногами, будто старая ослица. Ее мягкие туфли без каблука зашлепали по влажной земле. Она снова затараторила, и из-под черного покрывала, скрывавшего ее круглое, как колесо, лицо, голос звучал то резко, то нежно и протяжно.

— Жена моя говорит, что у ней вовсе нет охоты ссориться со мной. Не стоит, дескать, ссориться из-за такого неудачника, как ты. Мы еще ни разу не ссорились. Стало быть, ты можешь остаться. Она будет молить аллаха, чтоб он уберег нас от зла. Но при этом она требует, чтоб я строго-настрого наказал тебе — пока ты наш слуга: смотри, как бы шайтан не подбил тебя привязаться к нашей дочери Уруме. И еще она сказала, что вы, нечестивые собаки, известные ветрогоны и языки у вас без костей, вечно вы пристаете к девушкам, обманываете их и сводите с ума. Однако я уверил ее, что ты, презренный слуга, даже в мыслях не осмелишься приставать к дочери своего хозяина. А ежели все-таки посмеешь, то пеняй на себя. Тот же час снесу тебе голову ятаганом.

Слушая его, я едва-едва удерживался от смеха. Но не засмеялся. Напротив, сказал, как подобает самому послушному слуге:

— Ну что вы, хозяин, как можно…

— Знаю, слуга, знаю, что ты будешь вести себя благоразумно и окажешь себя честным человеком. По глазам вижу, ты малый честный.

Мне опять стало смешно. Он видел по глазам, что я честный малый! Дожить до старости и остаться таким простаком! Не знать, что глаза могут обманывать так же, как голос.

— Буду благоразумным, хозяин, обещаю вам.

— Пока ты у меня и пока ты будешь есть татарский хлеб, ты должен вести себя как истинный татарин.

Я не знал, как ведут себя истинные татары, нанявшись в услужение к таким же истинным татарам. Но мне уже надоели все эти разглагольствования. Поэтому я не стал просить разъяснения и сказал:

— Буду вести себя как истинный татарин. Как самый истинный татарин. Обещаю вам, хозяин.

Произнеся все это, я долгим взглядом посмотрел на татарку. Потом на татарина. Легко было заметить, что соргскому старосте нравится, как я с ним разговариваю, и особенно — что я все время величаю его не иначе, как «хозяин». Из меня должен был выйти примерный, покорный и верный слуга.

Низенькая, толстая татарка вспомнила о каких-то своих срочных делах, а может быть, ей осточертело наше общество. Она проворчала что-то, легко повернулась на задниках, обратив к нам свою широкую жирную спину, и, брюзжа, скрылась в доме. Когда ее ворчание и шлепанье туфель стихли за захлопнувшейся дверью, староста сказал:

— А теперь, когда мы, мужчины, остались с глазу на глаз, я хочу тебе, гяур, еще кое-что сказать. Слава аллаху, ты уже вырос. Правда, вырос слегка кривобоким, но все же вырос. Теперь ты уже взрослый парень. И не монах. И, вероятно, время от времени будешь тосковать по девушкам.

Я пытался протестовать. Но татарин сделал мне знак замолчать. И улыбнулся.

— Не говори мне нет. Я все понимаю. Тоже когда-то был молодым. Так вот мой тебе совет: когда тебе захочется девушку, не скрывай этого от меня и не смей заниматься глупостями с каким-нибудь парнишкой. Наживешь неприятностей. Лучше приди ко мне и прямо признайся: «Видите ли, хозяин… Так, мол, и так…» Я человек добрый. Дозволю тебе взять коня из табуна. А когда я тебе дозволю, ты выберешь себе коня по нраву, сядешь и поскачешь верхом до Коргана. Наши татары там не живут. Живут там гагаузы. У гагаузских девушек нрав свободный, для них нет таких запретов, как для наших. Бутылка вина — и они на все согласны. Можешь заниматься с одной, другой, третьей — пока есть желание и хватит сил. Потом, когда устанешь и успокоишься, возвратишься домой. Смотри только, не загони коня на пути туда и обратно. Тебе ясно?

— Ясно, хозяин. Спасибо, хозяин.

Татарин погладил меня по голове и, в знак доверия и дружеского расположения, довольно чувствительно потрепал за уши.

— А теперь, нечестивая собака, пойдем, я покажу тебе усадьбу, чтоб ты знал ее как свои пять пальцев.