Сергей Шустов - Бах

…

Когда ничего не хочется делать, и все начинания кажутся бессмысленными, а творческие потуги — бесполезными, заведи себе правило — слушать «Магнификат», и уже с первой его частью, ликующей и светлой, ты возродишься к жизни и творчеству. Вспомни, как сам Бах шел к вершине — и следуй этим же путем! Сначала преодолей себя.

Физиология? Нет, душа!

Новопассит? Нет, Бах!

После Баха для меня непривычно звучит даже тишина….

…..

Почему Бах так индивидуален для слушателя? Почему так важна индивидуальность слушателя для Баха? И даже в церкви, в кирхе, в толпе народа, музыка, льющаяся с хоров, находит каждого человека в отдельности — и совершенно по-разному производит свое действо внутри каждого….

Почему никто и никогда не поймет и не услышит, ЧТО Бах делает с моей душой? Почему я твердо верю, что он нашел эту музыку именно для меня? А я нашел ключ к его музыке? И у всех других поклонников Баха — совершенно другие ключи? Потому, рассказывая другому почитателю этой музыки, я уже заранее знаю, что сам — не смогу выразить во всей полноте свои чувства и мысли, а он — не поймет глубины моего понимания, ибо понимает глубоко, но совершенно по-иному. У нас разные ключи! И — это сладостно и больно одновременно.

…

Есть у Баха такое явление как «рождение музыки». Actus tragicus, начальные хоры «Страстей», и, особенно, органная прелюдия и фуга BWV 531 — вот яркие примеры, когда нужно вслушиваться в музыку, чтобы не пропустить момента, когда начинаешь ее понимать. Т.е., когда поймешь — что, вот, она родилась! Наступил момент рождения, равный пониманию. Это редко встречается у других композиторов. Может быть, это приём — заставить слушателя напрячься, а не пребывать в состоянии расслабления?!

Порой эта нарождающаяся из тишины, дозировано, «по каплям», музыка кажется сначала даже какой-то «невнятной»… Ты просто еще не слышишь всего музыкального богатства, оно еще только разворачивается, постепенно и исподволь… Это словно проба на честность, открытость слушателя — а тот ли человек пришел к моим вратам?!, — спрашивает Бах.

Иногда я сожалею о предстоящей смерти только лишь по причине того, что она, смерть, отнимет у меня недослушанного Баха. Закроет занавес перед потоком его музыки….

И сама эта мысль так вновь и вновь поражает меня, что мне вдруг нестерпимо хочется жить; хотя в другие мгновения я никогда не думаю о смерти с неприятием и ужасом. Таким образом, Бах отвращает меня еще и от желания кончины и противодействия жизни.

Парадокс состоит в том, что совершенно в это же время баховская музыка органично примиряет меня с темой смерти, где, в отличие, скажем, от Моцарта, который явственно и панически боится смерти — и этот ужас звучит в его Реквиеме, — Бах приемлет ее спокойно и достойно, как естественное продолжение земного пути.

Невероятной силы небольшое произведение (как часто это встречается у Баха — мощь в концентрированном виде, глубокая мысль, высказанная лаконично, даже скупо!) — ария (точнее, Lied — нем. Песня) «Komm, susser Tod» — как раз на эту тему. «Приди, сладкая смерть!» — это дословно. В духе нашей, отечественной идеологии, старающейся стыдливо обойти «щекотливую» тему, советские переводы этого баховского шедевра звучат примерно так: «Жду тебя, мгновенье покоя». Слово «смерть» — это уж слишком! И вновь — наше простое человеческое чувство ужаса перед кончиной, первобытный страх не называть даже слово, обозначающее неприятное явление, с тем, чтобы — не приблизить его, не вызвать «духа»! Первобытный анимизм. А Бах между тем строго и величественно ведет тему своей «песни». Это спокойствие человека, достойно завершающего свой земной путь… Полная сдержанности и мудрости, и, в целом, простая мелодия трогает душу настолько глубоко, насколько мы можем принять и благословить этот наш собственный шаг «через порог» — и идти дальше…

Нет, не о покое — баховская музыка. Она — о продолжении. Словно мудрый человек, уже исчерпавший здесь, в земной юдоли, свои силы и возможности, призывает Смерть — как нового… ну, если не друга, то — поводыря, в новое странствие, с новыми неведомыми дорогами и испытаниями….

…

С другой стороны, после моей собственной кончины, разве не Бах будет сопровождать меня в ином мире? Что там может быть за музыка, если не баховская? Не потому ли люди, знающие, понимающие и любящие баховскую музыку, достойно и спокойно воспринимают Смерть. Возможно, интуитивно они предполагают, что и там, «за порогом» двух миров, эта музыка не оставит их, а пребудет с ними. Если Там меня ждет Бах, то я смело ступаю на последний отрезок своей земной жизни. Я не боюсь в этом случае встречаться с тем, что должно вызывать внутреннюю панику и неприятие. Если же там нет Баха, то там, стало быть, нет никакой музыки вообще, я в этом уверен полностью. И тогда здесь, «до порога» мне нужно запастись ею. И вот тогда я говорю себе (вслед за многими другими, увы!) — «мне мало Баха!». Я вновь и вновь желаю погружаться в него, черпать из него, пропитываться им, словно волшебным египетским бальзамом, дабы уберечь свою душу от тления.

…..

В 1836 году Шуман написал: «Однажды вечером я пошел на лейпцигское кладбище, чтобы посетить место успокоения одного великого человека, в течение долгих часов я искал, но нигде не нашел надписи „И. С. Бах“… . Когда я поинтересовался у могильщика, он покачал головой относительно моей неосведомленности, и сказал: „Бахов много было!“ По пути домой я думал, как поэтично действует случай! Чтобы не нужно было думать о преходящем прахе, чтобы образ банальной смерти не преследовал нас повсюду, случайность разбросала его прах по всему свету, чтобы я после этого мог представить его себе только в великолепной одежде, сидящим с выпрямленным корпусом перед органом. Звучит инструмент, публика благоговейно взирает на него снизу вверх, а сверху вниз на него, быть может, смотрят ангелы…».

………

Смерть, конечно же, пришла в свой час и к Баху. Физически он был давно готов к встрече с ней. Пишут, что Мастер в последние годы «ничего не создавал и медленно угасал среди многочисленной родни». Что происходило в те времена внутри Души великого человека — нам не дано узнать. Думал ли Бах о бессмертии? Своём — конечно же, нет. Как примерный и богоревнивый бюргер-лютеранин, он прекрасно всё знал наперед: какие события последуют вслед за его кончиной… Думал ли он о бессмертии своих Творений? Конечно же, да! Он не мог не думать об их Судьбе…

В лейпцигском Бюро регистрации смертей была сделана следующая запись:

«Иоганн Себастьян Бах, шестидесяти семи лет, капельмейстер и кантор церкви св. Фомы, был похоронен 30 июля 1750 года с катафалком».