Наталья Богатырёва - Из породы огненных псов

Однако теперь Жулька явно уловила что-то конкретное и отнюдь не потустороннее. Она поднялась с пола и вся подобралась, вытянувшись в разученную на занятиях пружинную стойку, но, как и учили, не издала ни звука и с места без команды не двинулась. Только подняла глаза на хозяина, беззвучно спрашивая: что прикажешь делать дальше? Решив, что в подъезде шарашится бездомная кошка, Славик жестом велел Жульке оставаться на месте, вышел из комнаты, зачем-то плотно прикрыв за собой дверь, и направился ко входу в квартиру выяснить источник собачьего беспокойства…

Он спокойно, не чуя опасности, шёл по коридору, когда из-за угла кухни на него глянули две пары осатанелых вороватых глаз, рот зажала здоровенная провонявшая табаком лапа, а перед глазами в жесте «молчать, а то пожалеешь» мелькнуло длинное лезвие ножа. В один миг грубые руки втолкнули мальчика в кухню, где стоял в какой-то поджатой волчьей позе ещё один чужак. Дядька с ножом снова злобным жестом велел мальчишке помалкивать, и оба пришлых по-змеиному выскользнули в коридор, подперев снаружи дверь кухни шваброй, взятой в ванной.

Славик, от неожиданности не успевший толком испугаться, начал, наконец, соображать. В висках застучало:

…Скорее всего, к ним в дом проникли воры, может, даже разбойники, а уж бандиты — это точно…

…Ему, пока еще тщедушному мальцу, справиться с ними в одиночку нет никакой перспективы…

…Родителям или соседям не позвонить, все средства связи остались в комнате, вне зоны его заточения…

Он перебирал разные способы освобождения из плена. Но при этом позвать на помощь Жульку ему упорно на ум не шло. Почему так случилось, он не мог бы объяснить ни в момент грабежа, ни после. Наоборот, мысль об организации личного сопротивления не оставляла его как раз потому, что в доме находилась его несравненная Жулька, которая — был уверен он — требовала хозяйской защиты. Он напрочь забыл, что, наоборот, собаку специально тренировали на защиту хозяина, и что в этот миг она должна была и могла сделаться сокрушительным страшным для врагов оружием. В душе лишь всё сильнее росла острая тревога за Жульку, придававшая Славику силы и ярость. Он начал трясти и дёргать дверь в надежде, что швабра отскочит. Делал он всё это почти инстинктивно, на каком-то внутреннем автопилоте, который у многих людей включается в минуты смертельной опасности.

Швабра начала уже поддаваться, когда в глубине квартиры раздался душераздирающий мужицкий вопль. Потом послышался отборнейший мат, шум возни, то ли человеческие, то ли звериные стоны, и снова вопли. Проклятая швабра под отчаянным напором отлетела, путь был свободен, и мальчишка, выхватив из ящика стола самый большой кухонный нож, ринулся туда, где оставил Жульку.

…На полу его чистенькой комнатки растекалась густая багровая лужа. Один из пришельцев, тот самый, что схватил и запихнул Славика на кухню, — верзила в изодранной кожанке, — лежал посередине ничком без движения, и месиво вытекало из-под него. Второй, похожий на волка, щуплый и вёрткий, обнялся с Жулькой, как с родной мамой, и они клубком катались по свободному пространству комнаты. Пасть окровавленной Жульки была в нескольких сантиметрах от небритого сильно выпирающего кадыка, перекушенная рука врага висела плетью, но другой пока ещё целой рукой бандит наносил собаке беспорядочные удары ножом туда, куда удавалось попасть.

Столько крови и жути Славику в его коротенькой жизни видеть не приходилось. Но не об этом ужасе думал он в тот момент, а снова и снова о том, что нужно вызволять собаку. Тринадцатилетний подросток подскочил к сплетённым телам, улучил момент, когда затылок «волка» оказался рядом с ним, и что есть мочи ударил убийцу своей собаки кухонным ножом сзади, метясь в шею. Нож соскользнул, мужичонка повернулся, глядя растерянно на нежданно атакующего, горло его осталось без прикрытия, и в этот миг челюсти Жульки сомкнулись на его гортани. Кровь брызнула цевкой, нападавший дернулся было вверх, но тут же упал замертво рядом с подельником. Затихла и Жулька. Команд, которые, не помня себя, выкрикивал ей Славик, она в тот момент уже не слышала.

…Для мальчика всё это произошло будто во сне, очнулся Славик от тишины, в которой звенел его охрипший голосок. Он бросился было к Жульке, но отпрянул, увидев её запрокинутую голову с глубоким порезом на шее, откуда, не переставая и медленно пульсируя, текла кровь. Остановившиеся глаза были полуприкрыты и не реагировали на свет. Жульки, его любимого существа, больше не было. Она отдала себя, защищая дом и хозяина.

В тот момент Славик даже не думал о том, что рядом с собакой распростёрлись раненые (или убитые?) люди, и что это тоже страшно и трагично. Уткнувшиеся в пол ненавистные мужики, одного из которых он только что по-настоящему ударил ножом, были для него почти игрушечными персонажами, которыми в разной костюмировке напичканы компьютерные игры. А вот Жулька, его ненаглядная щенушка, которую он на руках вынянчил с малолетства!!! Его переставшая жить Жулька-а-а!

Славик было истерично и страшно закричал, но тут же оборвал себя:

— Надо что-то делать!

По своей детской логике прежде всего он набрал номер телефона тёти Томы:

— Тамара Ивановна, тут Жульку убили, привезите врача! — крикнул в трубку, даже не заботясь, услыхала она его, или нет.

Потом позвонил отцу и тоже прокричал, как в пустоту, что-то про нападение, Жульку и докторов.

Потом комната закружилась, окровавленные фигуры исчезли, и упавший в общую кучу Славик от нервного перенапряжения и горя потерял сознание.

Больно душе, пусто в доме… Уже неделя прошла, как тебя не стало, а ощущение твоего присутствия не проходит. Я по-прежнему вскакиваю утром с постели с мыслью: нужно торопиться, чтобы до работы погулять с собакой. Спешу со службы домой — пораньше сходить с тобой на вечерний моцион. Откладываю для тебя лакомство: куриные хрящики или кусочки сыра. То есть на автопилоте делаю массу вещей, ставших за долгие годы нашей совместной жизни привычными — и каждый раз, опомнясь, с невыносимой тоской вспоминаю, что в реальности нет больше тебя, любимейшего и вернейшего друга. Прости, товарищ моей не слишком-то разнообразной жизни, за то, что человеческий век дольше собачьего, и чаще хозяева провожают своих любимцев, а не наоборот.

И спасибо, что даже своим уходом ты дал нам, вечно куда-то спешащим, урок любви и верности. Ты сильно болел, и с каждым днём тебе становилось всё труднее есть, двигаться, идти на выгул. По ночам, думая, что мы крепко спим, ты стонал и метался по дому. Ты потерял аппетит. Но, превозмогая свой чудовищный недуг, до последнего часа продолжал служить своим хозяевам — ел из уважения к нам через силу, шаткой походкой, едва не падая, но выходил по своим обязательным делам на улицу. Как-то ты всё-таки не выдержал и упал. Упал при входе в подъезд, прямо под ноги стоящим здесь соседям. Но во взгляде твоём, обращённом ко мне, читалась не страшная физическая боль, а страдание виновного: «Эх, хозяин, подвёл я тебя, не тяну уже службы…». Ты, едва не умерев, думал не о себе, а о тех, кого любил больше жизни. Часто ли среди людей, сильных и умных существ, встретишь такую беззаветность?