Альфред Кох - Ящик водки. Том 1

Вы думаете, что его, двадцатилетнего юношу, не обуревали страсти? Ошибаетесь. Наверняка обуревали. Просто он думал, что неприлично показывать людям свои переживания. Некрасиво это. Людям неинтересно, а ты лезешь со своими эмоциями. Люди будут просто из вежливости читать.

Или вот как он описывает там же свое поступление в аспирантуру.

«…В конце декабря 1944 года мне пришел вызов в Москву в ФИ АН, к известному физику-теоретику Игорю Евгеньевичу Тамму, для экзаменов в аспирантуру. Вызов был послан после того, как мой папа обратился к Игорю Евгеньевичу с соответствующей просьбой (тогда же я послал свои работы). И.Е. знал папу еще с 30-х годов и относился к нему с большим уважением и доверием…»

Вот как бы обычный человек описал это событие. Он бы написал правду. Мол, я послал Тамму свои работы. Тамм прочитал, обалдел и срочно вызвал меня в аспирантуру, несмотря на то что шла война и я нужен был на оборонном заводе с изобретенными мною приборами контроля качества снарядов.

Но человек такой патологической скромности, как Сахаров, этого написать не мог. Физически. Не мог — и все. Он, наверное, подумал — как это я напишу, что Тамму понравились мои работы? Еще решат, что я хвастаюсь, какой я талантливый и умный. Нет, лучше я напишу, что я поступил в аспирантуру по протекции. Читатель меня поругает, скажет, и Сахаров такой же, как все, но зато никто не скажет, что я хвастун и страдаю манией величия. Наговорить на себя — это правильно, сказать как есть, то есть назваться великим ученым — нескромно, нельзя. Нельзя до чесотки, до судороги. Вот нельзя, и все.

Третий эпизод. Как Сахарова включили в группу, которая занималась оборонной тематикой.

«…Что касается моей кандидатуры, то до меня дошел рассказ, что якобы директор ФИАНа академик СИ. Вавилов сказал:

— У Сахарова очень плохо с жильем. Надо его включить в группу, тогда мы сможем ему помочь…»

Ну вот нормальный человек будет это рассказывать? Что его по блату включили в привилегированную группу для того, чтобы помочь решить жилищный вопрос? Нормальный — нет. А Сахаров — да.

Берия, зная о его таланте и его работах, лично просил включиться в оборонные исследования. Берия. Лично. Сам. Просил (!). Вам это понятно? Вам понятно, а ему говорить об этом — нескромно. Лучше я себя унижу и расскажу, что по блату. Как вам этот исусик? Вот уж воистину «царство мое не от мира сего».

Я, когда учился в Питере, часто сталкивался в среде старой профессуры с подобным поведением. У меня мой научный руководитель был схожего склада. В любом помещении старался затеряться, исчезнуть, не попадаться никому на глаза. Уступал место даже студентам. Кланялся всем, как китайский болванчик. Скромный был — не передать. Я только через год работы с ним узнал, что он на равных с Канторовичем (лауреат Нобелевской премии). Это целая этика, теперь уже утерянная. Ее очень коротко и образно определил покойный академик Панченко, наш питерский гуру: жить надо незаметно.

Прикосновение второе

Во-вторых, масштаб духовного перерождения Сахарова. Вот не дал бог таланта описать это. Так сошлюсь на великих.

«…Создатель самого страшного оружия XX века, трижды Герой Социалистического Труда, как бывают генеральные секретари компартий, и заседающий с ними же, допущенный в тот узкий круг, где не существует „нельзя“ ни для какой потребности, — этот человек, как князь Нехлюдов у Толстого, в какое-то утро почувствовал, что все изобилие, в котором его топят, есть прах, а ищет душа правды, и нелегко найти оправдание делу, которое он совершает.

…Уже тут мы узнаем ведущую черту этого человека: прозрачную доверчивость, от собственной чистоты… Как ребенок не понимает надписи «эпидемическая зона», так беззащитно побрел Сахаров от сытой, мордатой, счастливой касты — к униженным и оскорбленным. И кто еще мог это, кроме ребенка? — напоследок положил у покидаемого порога «лишние деньги», заплаченные ему государством «ни за что», — 150 тысяч хрущевскими новыми деньгами, 1,5 миллиона сталинскими…»

Масштаб нравственного прыжка поражает, особенно на фоне четкого понимания нашей собственной неспособности на что-нибудь подобное.

Вот откуда это взялось? Вот жил человек. Сухой технарь. Сытый, успешный. Почет, уважение…

А потом вдруг раз! Не могу молчать! И правду-матку. Прямо им в рыло. И плевать что будет. Нате, выкусите. И сдачи не надо, и пальто не надо!

Прикосновение третье

В-третьих, он удивлял невероятной стойкостью. Совершенно беззащитный. Физически слабый. Не приспособленный к тяжелому быту. Весь какой-то задерганный, картавый, заикающийся. Но — абсолютно стойкий. Никакие уговоры и угрозы не действовали. Ничего.

Видимо, его мозг ученого воспринимал политический компромисс с совком как интеллектуальное фиаско. Как научное малодушие. Действительно, если решение найдено, т.е. совок — дерьмо, то зачем же делать вид, что это не так? Разве не вы, Лаврентий Павлович, учили нас, что если мы видим, как некое научное направление идет в тупик, то тут же нужно докладывать по инстанции, с тем чтобы не тратить народные деньги? Так тут же ровно тот случай!

Да… Милые старые профессора… Абсолютно компромиссные в быту, незаметные и компанейские, они были фанатично непреклонны, когда вопрос касался дела. А дело было поиск истины. Это было их понимание науки. С ними ни о чем нельзя было договориться на основе компромисса. Только полностью и с аргументами в руках — доказать. Если доказал — они твои. И за тобой пойдут хоть куда. Мой — даже стилистику правил в тексте моей диссертации. Говорил, что если он руководитель, то текст должен интересно читаться, иначе он подписи не поставит.

Вот и Сахаров такой. Однажды поняв, что социализм — это не будущее человечества, а его беда, тысячу раз перепроверив эту свою гипотезу, он пришел к выводу о ее истинности. Все, дальше было проще его убить, чем заставить думать иначе. По себе знаю, с такого рода людьми — не договоришься и не запугаешь. А эти кагэбэшники всех по себе мерили, вот и полезли к нему со своей клизмой.

Вместо вывода

Сахаров умер вовремя. Если бы он жил сейчас, его бы затравили еще сильнее, чем раньше. Он был бы некоей нравственной инверсией нынешнему духовному мейнстриму.

Старик был скромный, нравственно мощный и по-спартански стойкий. Как это контрастирует с героем нашего времени: фанфароном, конформистом и лизоблюдом.

А так чтобы в общественных науках он что-нибудь новое сказал, так нет, не было этого. Наверное, в физике он был сильнее.

— Алик! А что это мы все о возвышенном? Где проза жизни? Почему у нас про деньги так мало?