Александр Лаптев - Бездна

Светлана в это время шла по улице, ничего вокруг не видя. Ей было тяжко и гадко, словно она вымаралась в какой-то мерзости. Ярко светило весеннее солнце, на голых тополиных ветках весело чирикали воробьи, машины с шумом проносились по асфальту – ничего этого она не замечала. Ей мерещилась тихая улочка на окраине города, густой сосновый лес за огородами и необъятная ширь сразу за крутым обрывом. В низеньком бревенчатом домике её ждала дочь. Она сидела у окна и неотрывно смотрела на каменистую пыльную дорогу. Светлана представила на минуту, что она бы вдруг не вернулась, и ей сделалось страшно. Её Ланочка будет ждать её весь день и вечер, ночью не уснёт и утром всё будет смотреть в окно и ждать свою маму. Светлана резко остановилась и провела рукой по лицу. Нет, больше она никогда и никуда не будет ходить. Волохов прав! Нужно затаиться и ждать. Не то теперь время. Не те люди.

Она сунула платок поглубже за пазуху и быстро пошла по направлению к ангарскому мосту.

Таким образом, все ресурсы были исчерпаны. Писатели не захотели взять Петра Поликарповича на поруки. Жена его ничего не добилась. А заявление на имя Сталина так и осталось в следовательском кабинете. Оставалось только обратиться к Господу Богу. Но в Бога Пеплов не верил до тюрьмы, не поверил и в тюрьме. Этот «опиум» был для него недоступен.

Нет нужды много говорить о тяготах тюремного существования. Любая несвобода мучительна. Даже и такая, когда над человеком не издеваются, когда его вовремя кормят и содержат в нормальных условиях. Что же утешительного можно сказать о крошечной переполненной камере в знойные летние месяцы короткого сибирского лета? Духота такая, что все обитатели этого склепа раздеваются до исподнего. И всё равно с лица и с тела градом катит пот, дышать нечем, голова раскалывается, а мысли путаются; нет исхода из раскалённого каменного мешка. Осознание того, что и завтра, и через неделю, и через месяц будет всё то же, способно свести с ума любого. Так прошли три длинных мучительных месяца – июнь, июль и август тридцать девятого года. В сентябре наконец посвежело. Заключённые приободрились, задвигались, задышали свободнее. Хотя в судьбе их ничего не переменилось, но все чувствовали облегчение. Пытка выпариванием запомнилась на всю жизнь.

Пятнадцатого сентября Петра Поликарповича снова вызвали к следователю. Он бы не удивился, если б увидел новое лицо. Но встретил его всё тот же Котин. Был он не ласков и не зол, а равнодушен и деловит. Предложил Пеплову садиться и без долгих предисловий объявил, что следствие по его делу закончено и ему предъявляются обвинения по пунктам два, восемь и одиннадцать пятьдесят восьмой статьи Уголовного кодекса РСФСР. С будничным видом положил на стол бумагу и предложил расписаться в ознакомлении.

– Что это? – спросил Пётр Поликарпович, чувствуя, как сердце подкатывает к самому горлу и становится трудно дышать.

– Протокол об окончании следствия, – равнодушно ответил Котин. – Вы сейчас должны расписаться, что ознакомлены с предъявленным вам обвинением. Это вас ни к чему не обязывает и ни на что не влияет. Пустая формальность.

Пётр Поликарпович задумался.

– А если я не подпишу?

– Пожалуйста, можете не подписывать. Тогда я сделаю отметку на вашем деле, что вы отказались подписывать протокол. Но не думаю, что это пойдёт вам на пользу. – Котин сделал паузу для пущей важности, потом продолжил: – Вы прочтите сначала, а потом решите, подписывать или нет. Что ж вы с ходу отвергаете? Если вы с чем-нибудь не согласитесь, сможете написать заявление начальнику управления. У вас есть такое право. Я бы на вашем месте не стал упускать такой шанс.

– А что с моим заявлением на имя товарища Сталина? – вдруг спросил Пётр Поликарпович. – Я ещё в апреле подавал. Отдал лично вам в руки. Почему до сих пор нет ответа?

Котин сделал неопределённый жест.

– Пока ничего не могу сказать. Я передал ваше заявление в канцелярию, а там должны были отправить по назначению. Думаю, что ваше заявление уже в Москве.

– Но ведь прошло больше четырёх месяцев! – воскликнул Пётр Поликарпович. – Неужели за это время нельзя было рассмотреть мою просьбу? Ведь тут речь идёт о жизни!

Котин строго посмотрел на него.

– Гражданин Пеплов, я не могу отвечать за действия третьих лиц. Если на ваше заявление будет получен ответ, вас сразу об этом уведомят, можете не сомневаться. Но вы также должны понимать, что у товарища Сталина есть дела поважней вашего заявления. Может так случиться, что никакого ответа вовсе не будет. Вам сейчас нужно думать о другом. Ситуация предельно проста: или вы отказываетесь подписать протокол об окончании следствия, и тогда дело уйдёт в суд как оно есть, или вы ознакомитесь с предъявленными обвинениями и получите возможность выразить своё мнение в письменном виде. По-моему, выбор очевиден. Лучше плохая определённость, чем хорошее неведение. Поверьте мне: всё очень серьёзно.

Пётр Поликарпович почувствовал досаду. Все его надежды рушились. За два с половиной года он не сумел втолковать следователям очевидные факты. Ни одно из предъявленных ему обвинений не было доказано. Не было ни очных ставок, ни убедительных доказательств его участия в заговоре. И несмотря на это – обвинения сразу по трём пунктам страшной пятьдесят восьмой статьи. А что за пункты такие? Пётр Поликарпович протянул руку и взял со стола протокол, стал внимательно читать.

Через минуту поднял голову и спросил:

– Я могу ознакомиться с Уголовным кодексом? Что это за пункты такие?

– В этом нет необходимости, – с готовностью ответил Котин. – Я вам сейчас зачитаю все ваши пункты, этого будет достаточно. – Он подвинул к себе раскрытую папку и стал читать: – Статья пятьдесят восемь, пункт второй: вооружённое восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооружённых банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях, в частности с целью насильственно отторгнуть от СССР, влекут за собой высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трёх лет. Пункт восьмой той же статьи: совершение террористических актов, направленных против советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов влекут за собой меры социальной защиты, указанные в пункте втором. Далее пункт одиннадцатый: всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меру социальной защиты – расстрел; при наличии смягчающих обстоятельств – понижение до лишения свободы на срок не ниже пяти лет с конфискацией имущества.