Сергей Носов - Закрытие темы [сборник]

Александр Степанович, единственный сосед по квартире, сдержанно, ненавязчиво, негромко стучится в дверь: «Здравствуйте!»

– Здравствуйте. – Оля поправляет свитер.

– Я что? Я, значит, знакомиться…

– Нам говорила Клавдия Ивановна, вы – Александр Степанович.

– А вы Николай как бы и Ольга.

– Николай и Ольга.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

У Александра Степановича стриженая голова. Он огромен и неуклюж и тяжело дышит. Пришлось повернуться боком, чтобы не застрять в дверном проёме.

– Повезло вам со мной, ребята, даже завидую, как повезло. Человек я тихий, непьющий, благо… кхе-кхе… ушный. Благодушный, говорю. Только вот кашляю много. Простужаюсь. Работа такая, кхе-кхе, вредная…

Есть что-то располагающее в его манере жмуриться при каждом «кхе-кхе» и беспрерывно вращать головой; то в сторону Коли, то в сторону Оли обращено луноподобное лицо Александра Степановича; причём голова за неимением шеи растёт прямо из туловища… Минуту терпения, Коля и Оля. Пожалуйста, Александр Степанович.

– Кхе-кхе, извините… Я ведь где работаю? В училище военном, в душевой, сутки через трое (может быть, чаю хотите, нет? а то я быстро чайник. Он у меня, знаете, на магнитной воде чай, я его, чай, на магнитной воде завариваю… Я, это…). Ну да. Сыро там, простужаюсь на сырости. Мне Самсонов, это друг у меня, Самсонов, знаете, Самсон в Петродворце золочёный, так он, значит, мне, Самсонов, говорит: брось, Александр Степанович, всё равно на пенсии, а я, нет, говорю, надо чем-то заниматься в жизни… чем-то этим, общеполезным. Как же я брошу? Нет, не брошу… А сколько мороки-то с ними, с курсантами!.. Я им мыло порежу, значит, хорошее, хозяйственное, разложу по местам, чтобы каждому на месте сразу кусок был, так ведь они его обратно никогда не положат, разбросают кто где, собирай потом. А я порядок люблю, чистоту, значит… А уж в раздевалке наследят – о-о-о! – это ещё тот народ, не соскучишься. Много работы. И главное что?… Что главное? – Александр Степанович замолкает, задумывается над своим вопросом. – А что-что? Может, чайку, действительно? Вы-то, значит, муж как бы и жена, кхе-кхе, получается?…

– Муж и жена, – подтверждает Коля.

– Теперь колец не носят, – с грустью заключает Александр Степанович. – А я так всё один и один. – И, будто изумившись сказанному, печально разводит руками. – Как видите.

– Послушай, – сказала Оля, когда сосед удалился на кухню. – Он похож на Варламова.

– На какого Варламова?

– На Варламова, актёра, помнишь?

Она доставала из чемодана папку с открытками – старые фотографии Императорских театров.

Ах, Варламов! Ну да, он помнил, конечно. Однажды у них появились случайные деньги – непредвиденная премия за новый спектакль, кажется, так, – они зашли в магазин на Литейном и, повинуясь внутренним голосам, дружно приказавшим израсходовать всю сумму, купили открытки. Пока Александр Степанович погромыхивал за стеной чайником, Ольга, присев на корточки, раскладывала на сдвинутых стульях: Варламов в роли купца, выпячивает живот, украшенный драгоценностями, и хитро щурится, будто на солнце; Варламов, улыбающийся в наклеенные усы – пушатся аж до самого второго подбородка, – беззаботно поднимает стаканчик с вином за здоровье хозяев, при этом видно, как разъезжаются ножки венского стула под невообразимой тяжестью актёра; Варламов в кресле, без грима.

– Знаешь, он ещё ничего не говорил, только появлялся на сцене, а зрители уже смеялись. Он часто не помнил текста, импровизировал, как бог на душу положит, актёры просто не могли с ним работать… (А он перебирает её волосы, длинные, рассыпанные, густые, и видит, что глаза у неё закрыты.) Стоял на одном месте возле кулисы, а из-за кулис подсказывали… О трагической роли мечтал. Колька, ты ведь не знаешь, как я тебя люблю? Нет? Не знаешь?

– Чай, чай, – оповещал из-за двери Александр Степанович.

В чайном клубе № 3 (группа Артамонова) не было сахара. Пришлось идти в № 2, к программистам, но и там сахар кончался; в комнате Воздерженцева чай не пили (руководитель темы!), а потому Коля Касаев, Николай Николаевич, был командирован к «левым» товарищам.

Все сотрудники филиала делились на «правых» и «левых». В лаборатории справа от лестничной площадки работали «правые», в лаборатории слева – «левые». На лестничной площадке, или иначе «на пятачке», курили. А когда курили – общались. Говорили о спорте, проблемах пола и аномальных явлениях в атмосфере. Сколь типично всё это, столь же и непоказательно: болтовня за чаем или в курилке, естественно, не отражает истинного состояния умов и направлений коллективной мысли. Сатиру, по крайней мере, автор писать не желает.

– Автор? – переспросил Касаев. – Какой автор?

Но тот, всезнающий, уже растворился в воздухе.

Анна Тимуровна, дежурившая на «пятачке», с чувством пожимала Касаеву руку:

– Поздравляю, ты автор изобретения!

– Спасибо, Анна Тимуровна. (О том, что заявка прошла, он узнал ещё на прошлой неделе.)

– Слышали? Касаев получил «красный угол».

– У тебя первая?

– Первая.

– Первая и с первого раза.

– Хороший аналог нашли.

– Аналог – великое дело.

Или нет. Без всяких рукопожатий. Очередь в отдел головных уборов ещё велика, можно придумать другой вариант.

(«Извини, Оля».)

Пусть Анна Тимуровна схватит его за рукав.

– Стоп, Касаев! Давай стихотворение.

– Господь с вами. Я за сахаром.

– Кочергин родился. Надо поздравить.

– Не умею. (Он набирает код на двери «левых».)

– Врёшь. Всё ты умеешь. Сочини. («Ктт/ттК», – сработал электронный замок.)

– Марину попросите, она сочинительница.

– Эх, Касаев…

Марина будет сидеть в комнате Пирогова, будет, закинув ногу на ногу, перелистывать «Сельскую молодёжь» [10] Вряд ли «Сельскую молодёжь» выписывала кафедра, хотя и могла: от коллектива, так же как и от отдельной его составляющей, требовалось по тогдашнему обычаю обязательно что-нибудь выписывать. Как бы то ни было, не следует путать с журналом «Сельская жизнь», которую сегодня издают авангардные фотохудожники, обосновавшиеся в посёлке Шувалово. . Кто такая Марина? Марина – это Марина.

– А где Пирогов?

(«Посмотри, красивая шляпа?»)

– А Пирогов-то где?

– А там, с паяльником, – взмах рукой в сторону приборов.

Допустим, обед, а Пирогов работает.

– Петрович, ты здесь?

(«Я тебе говорю, гляди: шляпа». – «Да, Оля, я вижу». – «Я мешаю тебе? Ты придумываешь?» – «Нет, Оля, я так».)

– Здесь, здесь, – слышится из-за генераторов, осциллографов и друг на друге громоздящихся частотных измерителей. – Небось, к нам за сахарком пожаловал? Дай-ка ему, Марина, два кусочка.

– Мне восемь.

– Ого, восемь…

– Я, между прочим, «красный угол» получил.