Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— Завезу, — ответил Криулин.

Он завернул вентиль, уложил в ящик сбоку цистерны шланг и полез в кабину.

— Да к вечеру еще привези, мы эту вычерпаем!

— Больно вы шустрые, — отозвался Криулин то ли с одобрением, то ли осуждающе.

Две оставшиеся в Высокове избы стояли рядком, будто удерживаемые друг при дружке одной судьбой, и вид имели запущенный. От Трезубовых к машине выбежала девчушка Клавдии с ведром, сказала, что бабушка сейчас выйдет.

— Ты чего как плохо растешь? — сказал Криулин. — Давай я тебя полью!..

Он забрал у девочки ведро, взял еще ведро и у старухи, вышедшей из сеней, и стал носить им воду — в оцинкованную ванну, в ушат. Запаслись водой и из соседней избы.

Потом он оплеснулся опять из-под вентиля, залил воды в радиатор. Обошел вокруг машины, поглядел в поле — Лапшина нигде не было видно. Криулину сделалось тоскливо и одиноко — он не любил и не умел ждать.

Он завел машину и поехал по заросшей травой дороге к лесу. Остановился у лесного мысочка, здесь негусто росли березы и елочки, настил был малотравянистый, с кочками, отороченными белесоватым мхом. И трава, и мох, и кустики здесь были зеленее, свежее, чем в остальном лесу.

Криулин вылез из машины и зашел в этот лесок. В прошлые годы он за один заход собирал здесь до сотни белых, они кучками и вразброс стояли там и сям, темношляпые и плотные, знающие себе цену мужички-боровички. В этом году дожди поначалу выпадали, а с конца июля как отсекло, ни дождинки, и по лесу пошла сухота. Дней десять назад, как начаться бы грибной поре, Криулин и замыслил эксперимент. Каждый день он заезжал сюда, поливал участок соток на шесть, и все ждал не пойдут ли грибы. Но и после его поливов гриб не шел, вылезала лишь кое-какая ерунда — краснушки, валуи, поганки да мухоморов с пяток краснело пестрыми шляпками.

Он снял из-за кабины ведро, набрал воды и, углубясь немного в заросли, широким взмахом расплеснул воду под кусты…

На центральной усадьбе совхоза Криулин подгонял машину к пожарному крану, присоединял шланг; напор в водопроводе был слабоват, и когда он подключался, вода в квартиры не шла. И если случались перебои в водоснабжении по иным каким причинам, жители привычно уж ворчали: «Опять этот Криулин воду набирает!..»

Иногда он устраивал для ребятишек небольшое представление — зажимал конец шланга ладонью, и вода сквозь пальцы разбрызгивалась на ребятню десятками струек.

Набрав воды, он съездил на строительство нового восьмиквартирного дома, на строительство фермы, на полевые станы бригад, где эти дни работала на уборке вся техника, заехал и на склад к жене, а оттуда домой на обед. На выезде с центральной усадьбы разминулся было с директорским «газиком» и, увидев отмашку того шофера, остановился. Из «газика» вылез директор совхоза Вострецов. В эти знойные дни заштатная машина Криулина обрела вдруг особую значимость — спрос на воду возникал в самых непредвиденных местах, и потому Криулина нисколько не удивило внимание директора.

— Товарищ Криулин, строители жалуются, водой плохо снабжаешь!

— Здравствуйте, Влас Нилыч, — уклоняясь пока от ответа, проговорил Криулин.

— Здравствуй, здравствуй, — отозвался директор рассеянно.

Он всегда разговаривал с таким рассеянным, отвлеченным видом, и Криулин подозревал, что директор непрестанно думает о севе или уборке, о технике, о запасных частях, о гектарах и тоннах…

— Строители эти сами неровно воду расходуют! У меня же, кроме них, ездок по горло, — сказал Криулин. Подумал и добавил: — Напряженный график.

Его занимало одно предположение, будет или не будет директор отчитывать за то, что оставил в Высокове агронома. А может быть, Лапшин еще не успел пожаловаться? Или не захотел жаловаться?..

— Имей в виду, строительные объекты у нас самые важные, — сказал Вострецов.

— Слушаюсь! — по-военному четко отрапортовал Криулин и увидел, что такой ответ директору понравился.

Директор повернулся было к себе в машину, но Криулин остановил его, сказав, что есть личный вопрос. И выложил такую просьбу, что ему бы с семьей надо квартиру на центральной усадьбе.

— А если вашу перевезти сюда?

— Да у нас изба-то к перевозке не гожа, — сказал Криулин. — Раскидать если, то и собирать нечего будет.

— Напиши заявление, — разберем на месткоме.

— И еще такое дело: меня бы в комплексную уборочную бригаду включить. А то получается, вроде я кустарь-одиночка, ни к селу, ни к городу!

— Добро, Криулин. Учтем, — пообещал директор.

И, низко наклоняясь, полез в «газик».

Криулин сколько ни встречал директоров, все они были представительные, рослые, и у него сложилось убеждение, что их специально выдвигают по комплекции, как в армии правофланговых. «Значит, мне в директорах не бывать, рост не тот! — подумал он, садясь за баранку. — Если только на механика… Ладно еще, Зойка со мной не поехала, а то бы опять, коряво дело, на заметку попал — жену на обед возит, господа какие!..»

Он и сам лучше бы пообедал в столовой, да надо было проведать мать.

Все в избе у них обветшало — сени ходуном ходили, пол подгнил и прогибался, стены осели. Кровать матери стояла за печью, а кровать молодых — в передней, здесь было посветлее, занавески на окнах и цветы, телевизор «Рекорд», на стенах фотографии — из журналов и собственные Криулина, на которых были изображены то Зоя в различных ракурсах, то грибы.

Едва Криулин вошел в избу, мать включила электроплитку, поставила разогреть щи. Годами мать была не стара, но здоровьем сдала — болели у нее ноги в суставах, и сердце слабое стало. Всю жизнь она работала, и после смерти мужа троих детей поднимала одна. Старший сын, Андрей, окончил военное училище и служил на Алтае, замужняя дочь Татьяна жила в городе, Геня вот только и остался при ней, дома.

— Что, Зоя не будет к обеду? — поставив на стол миску с хлебом, спросила мать.

— Некогда им, зерно на склад везут и везут, — сказал Криулин. — В столовой пообедает.

— Тебе, Геня, самовар ставить? Или квасу попьешь?

— Квасу, конечно.

— Что ли поругались поутру-то?

— С Зойкой-то? Не-е… Пораньше приехать сказала, помидоры полить.

— Насчет города не поминает уж?

— Где мы там квартиру найдем? И ты как тут одна останешься?

— Да я что… Вам бы хорошо было.

Он вспомнил свой разговор с директором, рассказал о нем.

— Да уж, нашу избу трогать, одна труха выйдет. На дрова разве что, — отозвалась мать, печально кивая головой. — И то, не вековать вам здесь.

У Криулина сердце сдавило — до того ему жаль стало старенькой избы своей.

А у матери на уме свое было. Зимой она и сама поговаривала, чтобы молодые переезжали на житье в город. Там бы Геня поступил в фотографию, карточки у него хорошо выходят, и работа в тепле, не то что здесь — с утра до потемок мотать на машине… Но он уж такой, что в голову заберет, на том и поставит.