Николай Таратухин - Сборник рассказов

В классе Акеми сидела за столом напротив меня и я, порой совсем забывая об уроке и учителе, смотрел в её сторону. Её темноволосая головка с маленькими косичками притягивала мой взгляд словно магнитом. Не знаю, обладал ли я гипнозом, но она каждый раз после моих взглядов поворачивала своё миловидное лицо в мою строну и тогда наши взгляды встречались. Её глаза, как две темные вишенки говорили мне, что я ей не безразличен… Так продолжалось каждый день. Однажды после долгих колебаний, решился написать ей записку. Написал, что она прекрасна, как цветок сакуры и влюбился я в неё сразу, как только увидел и теперь жить не могу без неё. На перемене подошел к её столу и вложил записку в лежащую на нём книгу. Она это видела. Я стал ожидать ответ. Он пришёл на следующей перемене. Свой ответ, по моему примеру, она вложила в мою книгу. В записке было написано всего три слова: «Люблю тебя тоже». Не знаю, как у неё, а у меня такое тепло разлилось в груди, что я насилу дождался конца занятий и подошёл к ней. Школа была в пятнадцати минутах ходьбы от нашего детского дома. Всю дорогу мы шли рядом и разговаривали о чём угодно, но только не о том, что произошло. Она приняла мое признание в любви с достоинством королевы, как нечто само собой разумеющееся. Однако при расставании тихо сказала: «Маттакуши, я тебя люблю очень». Моё имя — Максим, она выговаривала по-японски, что прозвучало для меня нежной музыкой…

Прошло дней десять после первых объяснений в любви, когда я решился привлечь её к себе и прикоснуться своими губами к её губам. Ни я, ни она целоваться не умели, но теперь при расставании всегда это делали. Но однажды она так нежно обняла мою шею своими тонкими, еще почти детскими руками, что я не мог удержаться, чтобы не коснуться рукой её маленькой груди. Это произошло как-то интуитивно. Она вмиг встрепенулась, и я почувствовал, как её губы буквально впились в мои. Мне это понравилось, и я попытался сделать то же самое. Поцелуи стали такими жаркими, что мы уже себя не контролировали. Нам не хватало родительской ласки и все чувства мы переносили друг на друга. Все печали и радости мы делили пополам. И мне, и ей уже шёл восемнадцатый год. Будь у нас соответствующие условия, то всё произошедшее с нами чуть позже, могло произойти даже значительно раньше. Мы с Акеми, решили пожениться, когда достигнем выпускного из детдома возраста, который наступал после 18 лет. Оставалось меньше года, и мы решили не торопить события. По-прежнему целовались, теперь уже довольно страстно, но «границу» не переходили.

Я начал обучать её русскому языку. Она с большой охотой начала учить наш «великий, могучий… русский язык». Известно, что в японском языке очень мало ласковых слов. Поэтому японцам требуется в два раза больше времени, чтобы что-то сказать. Хотя бы только поэтому он не сравнится с нашим языком. Акеми это почувствовала, когда стала немножко понимать мои ласковые слова, обращённые к ней.

Наши отношения с Акеми не были секретом для воспитателей и воспитанников детдома. Администрация приветствовала формирование пар среди выпускников детского дома. Все без исключения воспитанники получали профессиональное образование.

Мы с нею обучались компьютерному программированию, а я видел своё будущее в стрелковом спорте. Но всё это могло случиться ещё не скоро, а пока мы закончили последний класс старшей школы. Акеми уже не выглядела угловатым подростком, а превратилась в стройную девушку очень приятной внешности, а я сильно подрос, да так, что она едва доставала мне до плеча. Нам продлили пребывание в детском доме согласно Закону, до достижения нами двадцатилетнего возраста.

Как призёров последних соревнований по стрелковому спорту, нас с Акеми в первых числах апреля 2014 года пригласили на весенние недельные сборы на спортивную базу в пригороде Токио. Весна в том году была ранней. Природа оживала после довольно холодной зимы. Цвели деревья, проснулись пчёлы, их жужжание слышалось под каждым деревом, пели птицы и на душе у меня было тепло от сознания того, что рядом со мною была любимая девушка. Нам совсем недавно исполнилось по восемнадцать лет, и мы знали, что кроме детских поцелуев существует ещё нечто, более интимное и острое. Мы давно с ней этого хотели…

Стреляли мы с нею хорошо, у тренеров претензий к нам не было. Так получилось, что в комнате на базе я остался один. Мой напарник по комнате был вынужден покинуть сборы по семейным обстоятельствам. Акеми пришла ко мне и осталась со мной на ночь… Случилось то, что случилось. Мы оба с ней потеряли невинность, и эта утрата была такой сладкой, что мы всю неделю пребывания на сборах продолжали её терять…

Возвратились мы в детдом уже не детьми. Нам пошел девятнадцатый год и будущее нам казалось светлым и обеспеченным. На моём счету в банке было 500 тысяч долларов — компенсация государства за погибших на работе моих родителей. У Акеми что-то около 50 тысяч. Квартиру купить мы вполне могли.

В конце апреля мне позвонила бабушка и сказала, что дедушка тяжело болеет и хочет меня увидеть, может быть уже в последний раз. Мы с Акеми решили лететь в Донецк. Мне визу в посольстве Украины выдали на основании вызова родственников, а вот Акеми визу не дали. Это был настоящий удар для нас. Решили мы, что я полечу один. Побуду месяц и вернусь…

В Москве у меня была пересадка на рейс Москва — Донецк. В аэропорту Донецка меня встречала почти вся моя украинская родня: бабушка, сестра моего отца — тётя Галя с дочерью Валентиной. Встреча была очень радостной.

— Господи, как ты, Максим, вырос, — воскликнула бабушка, обнимая меня, — возмужал и стал так похож на отца.

— Вымахал, небось, под два метра? — спросила тётя Галя.

— Нет, только метр восемьдесят пять, — поправил я её, — но, думаю ещё подрасти…

Моему дедушке исполнилось 87 лет. Он лежал в постели. Я его обнял и поцеловал. Он сильно исхудал и был очень слаб.

— Ну, рассказывай, как жилось на чужбине? — спросил он.

— Серафим, дай мальчику прийти в себя с дороги, — взмолилась бабушка, — сейчас поужинаем и тогда он всё расскажет.

Мой рассказ все слушали с большим вниманием. Я рассказал, как погибли отец и мать, хотя, мёртвыми их не видел, а только то, что мне рассказывали в детдоме. Рассказал о своих спортивных достижениях и, конечно, не забыл об Акеми. Сказал, что собираюсь жениться на ней. Дедушка предложил помянуть сына и невестку — мою маму. Ему пить было нельзя, но он пригубил из своего стакана, а я впервые глотнул спиртное и оно мне не понравилось. Однако традиция есть традиция…

У дедушки был рак, и врачи сказали бабушке, что он долго не проживет. Поэтому я решил проводить его последний путь, а затем уже вернуться в Японию.