Виталий Бабич - Шахматный дуэт

— Люциан, ты не передумал узнать причины, побудившие Творца дать согласие на замену Чёрной Пары? Это для тебя ещё важно?

— Я уже не знаю, что для меня сейчас важно… Интерес не пропал — поведай мне эти мотивы, непостижимые для ума темноликого.

Христоний встал, прошёлся взад-вперёд, на несколько мгновений «заглянул» куда-то вдаль и, обратив взгляд на оппонента, молвил:

— Дабы твой ум просветлился и приблизился к осознанию скрытого смысла решения Творца (а оно было одобрено Координационным Советом), поведаю тебе главный мотив любых деяний светоносных — использовать все возможности для развития каждой монады, будь она ангельская или демоническая. А это требует работы над ошибками. Вот и Чёрная пара проявила свою сущность — не отработала прежние ошибки, а лишь наработала новые. Зачем им оставаться в Турнире? Им полезнее идти по другой дороге. А вот допустить в Турнир на их место новую пару (пусть и более сильную) — предоставить возможность этим людям в новых условиях проявить свою сущность — это важнее для развития монад. И даже в чём-то важнее опасности перемен на Шахматном поле в пользу темноликих. Хотя шансы на это у вас небольшие, ведь потерянные фигуры никто не вернёт в Турнир. А ещё… Творец не может не верить в силу Белой пары, в жизнетворную силу каждой светоносной фигуры-души. «Ибо для восходящего нет непосильных испытаний, а источник, который питает его силы, может быть воистину неиссякаемым», — эту мысль изрёк Ангеллион во след исчезающему Гаунгру, а все уровни Нейтрального пространства мгновенно наполнились излучением сего мощного посыла.

Посыл Ангеллиона впечатлил Люциана. Впечатлил неожиданно и сильно. Даже дыхание его застыло на пару мгновений… Он растерялся, но спросил:

— А откуда?.. Откуда тебе стали известны такие детали?

Христоний улыбнулся и ответил не без доли юмора:

— А ты забыл, что наши светоносные средства массовой информации самые оперативные в Мироздании, а в Нейтральном пространстве — тем более? Оно ведь как самое компактное информационное агентство…

— Темноликим легче в это не верить, чем об этом помнить, — ответил Люциан и повторил молча:

«Для восходящего нет непосильных испытаний, а источник, который питает его силы, может быть воистину неиссякаемым».

4

Силы Никиты иссякли, и его лицо уткнулось в подушку. А через минуту он уже спал.

— Да, Витёк, информации ноль: «не помню», «не знаю», «ничего не хочу знать». Неужели это ты, Никита — мой брат? В кого ты превратился?

— Словно это вовсе и не он был прошедшей ночью на Острове, — озабоченно сказал Виктор и подошёл к окну палаты.

Он представил себе, как из открытого окна в одной из палат на этом этаже больницы, подгоняемый порывами ветра, улетал украденный кем-то его рисунок — портрет Светалины…

«Кем-то?.. Этот некто — ещё здесь. Познакомиться, что-ли с таким необычным почитателем моего нескромного таланта?..»

— Вить, пойдёшь со мной к Юрию Сергеевичу? Я у него хочу узнать подробнее о состоянии Никиты, о его травме.

— Пойду. И тоже узнаю подробности — о похитителе портрета. Вперёд!

Альберт Рубецкий — он же Рубец, он же Искусствовед, он же Дали (это прозвище в воровской среде Алик получил за внешнее сходство со знаменитым испанцем-сюрреалистом) — не смог в очередной раз «завязать». А ведь реально хотел после больницы начать жизнь с чистого листа.

Да вот подвернулась тут, в травмотологии, эта медсестра — Аллочка. Стал ухаживать за ней — частично от «нечего делать». Да и как женщина она ещё тот шедеврик — не мог не попытаться обворожить такую Музу. Попытка — не пытка. А она, бац, — и клюнула… И оказалась рыбка не простой, а золотой. Падкая до денег и роскоши всяческой.

Как же тут «завязать» Алику?.. Алик тоже не против жить красиво. А для начала запросила его Прекрасная Дама сущую мелочь — свозить её на Рождество в Альпы. Другого подарка ей, мол, и не надо. Неслыханная скромность… В общем, донжуанство Алика стало перерастать в привязанность и подсобило воровскому инстинкту заглушить отголоски разума.

Пытаясь найти связующую нить между своими финансовыми потребностями и возможностями, он взял под прицел этого художника-везунчика — Алмазова. О его появлении в их отделении не промедлила сообщить Аллочка — так, между прочим. Мол, под нашим медицинским оком будет теперь находиться здоровье такой вот звезды…

«А ведь художником подобной высоты мог стать и я, — эта грязно-серая волна зависти вдруг резко заволокла собой и без того мутное сознание Алика. — Моему таланту художника не открылась в нужное время нужная дверь. А этому вундеркинду — всё как по спецзаказу: и вернисажи, и вояжи, и киноплощадки даже… Вот ведь какой шустрик. Везёт же людям…»

Года два назад Искусствоведа занесло на ту самую выставку Виктора Алмазова, где была и Каролина. Лицезрея серию картин «Боги и люди», Алик задержался у полотна «Шахматный дуэт. Ангел и Демон». Образы этих героев мгновенно произвели на него впечатление.

— Вот, блин! Умеет же этот малец Музу вовремя подцепить, — сорвалось с языка Рубецкого.

— Это вы про вдохновение и талант Виктора Алмазова? — улыбнувшись, спросила рядом стоящая девушка.

— Это я про несправедливость житейскую. Есть же у Бога такие любимчики, вроде Алмаза, — ответил Алик, не глядя на собеседницу.

— А я убеждена, что талант даётся каждому. Главное — как его раскрыть.

Он обратил взор на девушку и, припоминая что-то, сказал:

— Я знаю, по крайней мере, четырёх художников, которые талантливей не меньше Алмаза, но их творчество… Как бы это сказать не грубо, но образно?.. Их творчество ютится на задворках современного бомонда, а то и вовсе удалено с его полотна.

Она задумчиво посмотрела в глаза незнакомцу и спросила:

— А вы художник?

Алик почесал за ухом и вдруг, неожиданно для себя самого, признался:

— Я как раз один из таких талантов-неудачников…

— Видимо, кроме таланта профессионального, необходим талант более фундаментальный — быть человеком, — в свою очередь выложила наружу свои мысли незнакомка.

— Опа, как вы загнули!.. Вы сами-то явно не художник. Вы, наверное, искусствовед. Или журналист.

— Нет. Я психолог. Но как любитель изобразительного искусства хочу вам задать последний вопрос. Вы просто подумайте над ним и не отвечайте мне ничего.

— Да, вы, действительно, психолог. Бесспорно.

— Вот этот вопрос: неужели вы не видите, что у Виктора Алмазова в отличие от других удачливых, и даже неудачливых, художников есть свой неповторимый стиль? Стиль, манера, чутьё, упорство — всё, благодаря чему любая его картина становится живой. Неподражаемо-живой. И необыкновенно правдивой… Мне пора. До свидания!