Алексей Лисняк - Сашина философия и другие рассказы

— Давай сюда, не мелочись, интельгент вшивый!

Еще Рыбнадзора заинтересовала машина. Он отвинтил номера:

— Это участковому нашему, для протокола. Презент, ёшь твою! Раскрываемость!

Потрудившись, Кузьмич окликнул своих:

— Э, погрузили? Там на берегу еще спиннинги классные!

По пути к своему катеру Кузьмич распинал костер. Большая головня улетела в палатку и вмиг ее прожгла.

— Слышь, Кузьмич, там лодка у этих, резиновая!

— Порежь ее к лешему! Разъездились, ёшь твою!..

Моторка взвыла, и Рыбнадзор исчез.

…Потом друзья пилили в город. Ваню колотило:

— Слышь, Серега, я этого так не оставлю! Я их… Я на них…

— Что ты на них? Пожалуешься? Так мы же сами виноваты. Браконьерили…

— Ты!.. Блин!!! Я отомщу! Придумаю! Они же твою лодку и палатку… Блин, все твое барахло, все снасти… Деньги… Номера…

Сергей рулил с таким видом, будто его ничто не касается, и друга это бесило. Когда Ваня все же немного успокоился, Сергей изрек:

— «Отомщу»… Номера, Ванечка, вернем. Деньги заработаем, лодку новую нароем, сети сплетем, палатку заштопаем. Жизнь, Ванечка, на этом не кончается.

На горизонте мутнело городское зарево.

— Блин, представляешь, эти гады теперь твой бредень пропивают!

— А, — Сергей махнул рукой. — Лишь бы на здоровье…

Город был пуст. Редкие машины пробирались между выбоинами в асфальте, светофоры мигали желтым…

В понедельник Иван на работу не явился. Позвонил из больницы, сказал: «Воспаление легких, накупался».

А Сергей неделю спустя собирал годовщину свадьбы. Там ему подарили новую лодку, огромную палатку и много-много всего такого, нового.

К вечеру запарило так, что просто не дохнуть. Птицы умолкли, муравьи попрятались. Только пара отчаянных ласточек, что проживает под стрехой церковной сторожки, носилась по-над щербатым асфальтом, кем-то питалась. Небо нависло низко-низко. С лугов тянуло медом… Вдалеке уже погромыхивало. На остановке скучали двое: горбатая бабка Маша и он — Гордый.

Старух, подобных горбатой Марии, в мире предостаточно, поэтому описывать ее нет никакой нужды. А вот Мише, которого Семеныч уважительно прозвал «Гордый», требуется уделить немного внимания.

В наше село Миша попал сравнительно недавно и скоро тут прижился. Сошелся с ровесниками — начинающими пенсионерами-выпивохами и «слился с пейзажем». Вот. А поселился Миша по соседству с Семенычем. Так уж вышло.

Поскольку Семеныч — пономарь истовый и по призванию, то, знакомясь с Михаилом, первую же соседскую беседу повел в известном волнующем его направлении:

— Миша, пойдешь нынче ко всенощной?

— Нет, конечно.

— Почему?

— Ты что, дед? Вы ж там, небось, поклоняетесь, да? Хочешь, чтоб и я с тобой, как дурак, кому-то там кланялся?! Не-е, я — гордый. И успешный. А это тебе не просто так, этому надо еще научиться.

И Миша прочел растерявшемуся тогда Семенычу целую лекцию о том, как чувство гордости полезно для здоровья и бодрости. Как чувство гордости помогает достичь успеха и повышает уровень серотонина, а это — «ого-го»! Старенький пономарь переспросил: «сирота Нина?» В ответ Миша высокомерно осмотрел своего нового соседа, вздохнул, махнул рукой и изрек:

— Тебе с твоим попом делать нечего, вот вы и гните там спины. А моя спина еще ни перед кем не сгибалась. Кому надо, тот пусть сам передо мной кланяется.

Тут Михаил, конечно, слукавил. «Кому-то» — в смысле Богу Вседержителю — он, понятно, кланяться не привык. Но вот Бахусу кланяется регулярно. Да еще так истово, что, бывает, встанет перед ним на карачки где-нибудь под кустом и возможности подняться самостоятельно уже не имеет. Это я и сам частенько наблюдал, без Семеныча. Да и с Семенычем, признаться, мы видывали его всенощные поклонения языческому Бахусу. Или Дионису. Путаю я их. Село-то — не город, все на виду.

Впрочем, если человеку гордость в жизни помогает, то, как говорится, дай ему Боже. В довесок к беседе Михаил презентовал тогда Семенычу брошюрку «Как научиться гордости и добиться успеха». Семеныч по ней учиться отказался, а я в тот глянцевый самоучитель, помню, заглянул. Там говорилось, что, мол, жить с гордостью — красиво, достойно и приятно. Что достичь состояния гордости — целая наука. Непростая. Помню, что жаждущим обучиться гордости полагалось убеждать себя: «Я вижу свои успехи. У меня нет в жизни ошибок, я умею красиво держаться и достойно ходить»… Бедняга Семеныч! Жизнь прожил, а этаких премудрых высот не достиг. И ходит — штиблеты тянет, и взгляд — в землю, и ссутулится вечно, как… Ну да Господь с ним, с Семенычем. Что-то я отвлекся от рассказа.

Так вот, стояла тишина…

Июньские грозы всегда ведь начинаются с вечерней тишины. Сделалось сумрачно. Запахло приближающимися осадками. Дал бы Бог, чтоб града не насыпало, не то зерновым крышка. Еще несколько мгновений, и прилетит прохладный ветер, разгонит одолевшую духоту. Гремит все ближе, ближе.

С грозовой стороны к остановке со свистом стремился округлый ПАЗик. Водитель, похоже, пытался опередить приближающуюся стихию. В азарте он не рассчитал, протянул автобус мимо остановки лишние метров десять и распахнул дверь. Горбатая бабка Маша, видать, что гордости не училась, подхватила свой баул и потрусила к автобусу, мимо знающего себе цену статного соседа. Забросила поклажу на автобусный порог. Чья-то участливая рука втащила багаж в салон и пособила старушке взобраться внутрь. Ну а успешный Миша состряпал кислую гримасу: «Как карету подаешь, холоп!», с великосветским достоинством засунул руки в карманы штанов и чинно, не торопясь, по-дворянски, наверное, приступил к путешествию в сторону транспортного средства. Взгляд, как положено, на уровне второго этажа, грудь — колесом…

Первый порыв ветра поднял пыль. Небо над головой с треском раскололось. Воздух мгновенно остыл, наполнился озоном. ПАЗик чихнул, скрипнул единственной исправной дверью и покатился в сторону города, подальше от налетевшей грозы…

…Еще в той помянутой брошюрке, что учила граждан гордости и успеху, помню, говорилось, будто бы гордость дает ощущение силы, свободы и высоты положения. «Человек расслаблен, излучает уверенность и спокойствие»…

Спокойствие… Семеныч тоже любит спокойствие. Обычно он созерцает летнюю грозу на своем уютном остекленном крылечке. Представляю, как в непогоду пономарю бывает там покойно и занимательно: с небес — водопад, дорога перед его домиком раскисает, по ней бурлит полноводный мутный поток. Он несет в реку сельский мусор. Поток с каждой минутой нарастает, появляются пороги, перекаты… Мимо пономарского крыльца Миша спешит домой, торопится, как может. Водитель автобуса — остолоп — видать, не дорос до психологических изысков, не знает болван, что гордые — не фунт изюма, что их полагается чуточку подождать. По колено в мутной жиже, Михаил с горем скользит в сторону своего жилища, падает в грязь. Уже из грязи, «с высоты своего положения», матерится. И спокойствия отнюдь не излучает.