Илья Щербинин - Палец

— Справедливость, она… — начал было Толик.

— Толик, — прервал его Аркаша, — я тут дома посижу с недельку. В отдел я позвонил — пока меня нет, на укладчике работаешь ты. Больше я никому доверить не могу. Насчет экзамена не парься, через месяц пойдешь за бумагами. Ты его уже сдал.

— Каким местом? — не понял Толик.

— Жопой Толик. Усердием и любовью к работе, — хохотнул Аркаша, делая при этом вид, что ему тяжело, — мне сегодня бумага пришла. Я теперь экзаменатор. Ты мой первый ученик. Добро?

— Добро, дядь Аркаша, — улыбнулся Толик, и взгляд его посветлел.

— Ладно, я чего звал — начал Аркаша на другую тему — у меня там все незакрыто осталось. И машина брошена. Съездите?

— Да съездим, собирайся, — одобрил Семеныч, — у Толика-то прав нема.

Аркаша для того и бинтовался понатуральней, чтобы вопроса не возникло, но Семеныч был видалым, а потому явно раскусил в перевязке непрофессиональную Анину руку. Объясняться Аркаша не хотел.

— Не могу, — выдохнул Аркаша, — болит, как клешнями сдавило. Фаркопом притащите.

Толик тут же подорвался, Семеныч не спешил. Он сидел, смотрел на Аркашу и молчал.

— Китайцы, они такие, — сказал он и вышел.

Аркаша смотрел им вслед. «Даманский…» — подумал он

Мужики вернулись часа через три. Анну, крутившуюся вокруг Аркаши, завернули спиной да сбагрили на кухню, плотно закрыв за ней двери. Зашли и сели, прям допросом, развернув стулья спинками к кровати и расщеперив ноги.

— Ну рассказывай, — посмотрел пристально на него Семеныч, чуть прищурившись.

— Не понял, — поднялся Аркаша на кровати.

— Диспозиция у тебя на участке странная, — продолжал Семеныч.

— Да я не помню как-то, — Аркаша начал оправдываться, — там палец этот. Ничего не припоминаю.

— Ты погоди, — встрял Толик, — приезжаем мы на участок. А картина маслом. Окна вставлены, крыша докрыта, второй этаж деревом обделан. Все убрано так, как будто баба хозяйничала. Машина у дома…

— Телефон внутри, — перехватил Семеныч, — и не работает.

— А чего странного? — прикинулся дурачком Аркаша.

— Так если ты из окна выпал, — нажимал Семеныч, — как оно вставлено оказалось?

— Так это… я с утра звонил этим… таджикам, — плел Аркаша — чтоб приехали, вставили, — ну и отделку, чего я нарезал, присобачили. А то упрут же.

— А с какого телефона? — цеплял его Толик.

— Как с какого? — Аркаша перешел в наступление, — с городского, мобильник у меня после вызова скорой рубанулся. Я ж на него сверху задом упал. Вот если б я на твою башку, Толик приземлился, своим коробом, ты бы как? Функционировал?

— Не

— А он, целый звонок еще отработал.

— Я ж те говорил! — победно махнул рукой Толик, в сторону Семеныча, — А этот решил, что там голуби хозяйничали. Даже к ним ходил разбираться.

Аркаша чуть не поперхнулся:

— И как?

— Да никак, — отмахнулся Семеныч, — нету их дома. А ведь могли им и морду набить за низачто.

— Семеныч, — снимал напряжение Аркаша, с друзей, — ты как че придумаешь!

— А че! — всплеснул руками тот, — я бабскую руку за версту вижу. Видать таджики у тебя чистоплотные попались. Вот и подозреньице. Ладно. Машину мы тебе пригнали. Давай отлеживайся и возвращайся к укладке.

Аркаша чуть выдохнул, только когда мужики ушли. Неспокойно было у него на душе. Зачем это понадобилось соседям облагораживать его дом? А может это знак секты? Того, что он такой-же как они, и должен так же устраивать уютец? Или того хуже, так же себя вести!

Неделя тянулась долго и мучительно. Аркаша разглядывал серое московское небо, да экран телевизора. Изредка переключаясь на разговоры с Анной. Она была напугана его таким поведением, но терпела. Захочет — расскажет. А нет — переживет и забудет.

Однажды, когда по телевизору шел разговор о тот самом его любимом законе, он спросил у нее:

— А что если бы я сказал тебе что я гей?

— М… — чуть не прыснула Анна, — сказала бы что ты растешь.

— Нет серьезно! — не унимался Аркаша, — вот был бы у тебя мужик. Не я. Другой. С которым бы ты жила. И вдруг он говорит: Я гей.

— Что с тобой произошло? — забеспокоилась такой назойливостью Анна.

— Да не про себя я, — бесился Аркаша.

— Если бы это был не ты, то послала бы его на три буквы, — ответила ему Анна резко, — просто как-то очень сложно представить, что я люблю кого-то другого кроме тебя.

— Бывает же, — протянул Аркаша, — влюбятся, а он извращенцем становится.

— Не становится, — старательно объясняла Анна, — значит был, просто скрывал. Человек какой есть, такой и есть. Не меняется он.

— Жалко просто таких баб, — объяснил Аркаша.

— А че жалеть? Дуры! Че дур-то жалеть! — взбесилась Анна и вышла из комнаты.

Больше они на эту тему не говорили.

Аркаша раскопал у себя в закромах свой старый телефон и звонил периодически Семенычу и Толику. Скучал по работе. Наконец, неделю спустя, пошел к врачу швы показывать. Врач осмотрел палец и не то, что швы снимать, сказал сидеть еще месяц дома. А иначе палец может и опять оторваться от любого стороннего напряжения. Ага! Конечно! Так Аркаша и послушал. Не мог он больше протирать жизнь в четырех стенах. Дорога звала его. И вот, несмотря на запрет врача, Аркаша вышел на работу. Семеныч, хотел сказать ему пару ласковых по такому поводу, да не решился. Толик тут же без разговоров уступил ему рабочее место, взявшись за лопату. Всю ночь в асфальтовых парах купался Аркаша. Много прошел, две нормы за раз. Там, где по привычке работал большим пальцем правой, перехватывал на левую руку. Все что угодно, только бы подышать этим истинным мужским дорожным зловонием.

Над Москвой уже поднимался рассвет, как в кабину к нему подскочил Толик:

— Глянь?! — крикнул он прямо в ухо, — опять богиня плывет! Твой фасон.

Аркаша посмотрел туда, куда указывал Толик: по проспекту цокая мощными каблуками, в ярко-оранжевой мини-юбке, не скрывая своих бритых и явно мужских ног, шагал оборотень. Личина была размалевана так, что лица под ней видно не было.

— Мой! — улыбнулся Аркаша, — этим одно удовольствие морду чистить. Орут, будто кожу снимаешь.

Аркаша дождался, когда объект повернет на другую улицу, и кивнул Толику, чтобы тот его подменил. А сам устремился в погоню. Все нутро его требовало драйва жестокого мщения обидчикам.

Аркаша не скрывался, а оборотень, точно не слышал его тяжелой пробежки, точно не видел его крупной монструозной тени, все увеличивающейся по мере удаления от фонарей главной улицы. Аркаше оставалось еще несколько метров, до захвата, как внезапно оборотень остановился и резко обернулся.

— Добрый вечер, Аркадий Петрович, — сказал он.

Аркаша встал. Что-то знакомое было в голосе и даже в лице.

— Как вам ваше облагороженное жилище? — продолжал милым голоском оборотень, — как самочувствие? Ничего не ощущаете? Вы же теперь вроде как с нами.