Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме

Я взбеленился не на шутку.

– Лайнус! Как она там? Она двигается?

– Э-э… ну, вообще-то… да. У нее глаза были открыты, и когда я провел перед ее лицом рукой, яблоки, то есть зрачки, повернулись следом…

– Что? Так она в сознании?

– Да нет же! Глаза – да, открыты, но, по-моему, она все равно спит. Да, еще у нее на тумбочке стоит маленький приемник. Как раз передавали что-то в стиле диско – сестер Следж, что ли? – Лайнус был явно доволен, что припомнил такую ненаучную деталь.

Нам все-таки позволили навестить Карен за два дня до Рождества. Ослабевшие от болезни и наглотавшиеся всяких лекарств, мы старались держаться подальше от ее кровати. Лайнус оказался прав: зрачки Карен действительно реагировали на движение руки. Это изрядно приободрило нас. Когда в больничный холл вышел доктор Менгер, мы радостно сообщили ему о своем великом открытии. Врача эта новость ничуть не обрадовала, он провел нас в буфет и усадил всех за столик.

– Ребята, я не хочу вас расстраивать, но ваша подруга Карен находится в так называемом стабильном вегетативном состоянии. Она абсолютно не воспринимает и не ощущает ни себя, ни окружающую среду. У нее инстинктивно происходит циклическая смена фаз сна и бодрствования, но не более того. Ее мозг не контролирует даже функции кишечника и мочевого пузыря. У нее нет спонтанных реакций на звук, свет, движение. Она не воспринимает речь. И, к сожалению, надежд на выздоровление вашей подруги очень мало. Настолько мало, что каждый подобный случай становится большим событием и надолго привлекает к себе внимание прессы. Вот, пожалуй, и все, что я собирался сказать вам.

– А глаза?! – чуть не взвизгнула Пэмми. – Она же двигает глазами, когда у нее перед лицом проводишь рукой!

– Это ложное впечатление, – объяснил врач. – К сожалению. Это движение зрачков – всего лишь безусловная рефлекторная реакция на внешнее раздражение. Высшая нервная деятельность здесь ни при чем.

А мы так надеялись, думал я, пока мы ехали к Пэмми.

– Ой, ребята, я же к Рождеству ничего еще не купил, – вдруг вспомнил я. – Слушайте, давайте в этом году не будем дарить друг другу подарки.

Все согласились с готовностью, без лишних эмоций. Мои домашние в то Рождество получили шоколад да какие-то яркие журналы из ближайшего магазина, наскоро завернутые в кухонную фольгу и врученные без всякого энтузиазма.

Встреча Нового года и нового, свеженького десятилетия прошла и вовсе серо. Разве что Гамильтон приволок остатки петард с Хэллоуина и довольно вяло взорвал бункер Гитлера. Потом мы еще по пиву выпили да в настольный теннис поиграли. Все.

Наступил 1980 год.

У нас установился своего рода круговорот посещений Карен, Мак-Нилы тоже бывали у нее каждый день. Некоторая заминка случилась только с ее мамой. Миссис Мак-Нил все еще не могла простить Пэмми и Венди те злосчастные пару глотков водки с лимонадом, поэтому девчонкам приходилось по-тихому сваливать из больницы, если в ее окрестностях намечалось появление Лоис. Отец же Карен встал на нашу сторону.

– Бог ты мой, Лоис! – вновь и вновь повторял он. – Это же дети! Никто не хотел ничего плохого. Пить Карен никто не заставлял, да ведь и не это, скорее всего, главная причина.

Миссис Мак-Нил оставалось только заткнуться, когда ее муж говорил:

– Между прочим, очень даже возможно, что именно твои таблетки загнали ее в это состояние. Так что нечего строить из себя невинную овечку! (Ой, спасибо вам, мистер Мак-Нил.) Судя по всему, она не в тебя пошла, – столько лекарств ее организм не выдержал. (Класс!)

Впрочем, уже после праздников у всех стали находиться причины – вполне убедительные, – чтобы пропустить визит в больницу. А к концу января из постоянных посетителей остались только родители Карен и я. Мистер Мак-Нил ежедневно приезжал к дочери из мастерской и как-то раз искренне признался мне, что вроде даже и не понимает, как это он мог бы взять и не прийти. Только мы двое и навещали ее каждый день.

– Знаешь, Ричард, – сказал он мне, – мы ведь с ней так ни разу по-настоящему и не поговорили. Представляешь себе? Все работа, работа… Думаешь, что потом успеется. Мне кажется, сейчас я к ней ближе, чем когда-либо, даже ближе, чем в дни ее рождения. Жаль, что она об этом никогда не узнает.

– Мистер Мак-Нил, когда-нибудь узнает.

– Что? Да, ты прав. Когда-нибудь.

В один из февральских дней, когда уже кончились каникулы и вовсю шли занятия, я вернулся из школы и вдруг увидел около дома отцовскую машину. В четыре часа дня, на два часа раньше обычного. Чтобы мой пунктуальнейший отец нарушил привычный распорядок дня, должно было произойти нечто выдающееся – плохое или хорошее. Я вошел в дом через кухню и прислушался. Мама о чем-то говорила по телефону, слышалось шуршание отцовской газеты. Я перешагнул порог гостиной и осторожно поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Ричард, – голос мамы был предельно мягок и ласков, явно с целью смягчить шок, – Карен беременна.

Столб пламени, родившись под теменем, пронзил меня сверху донизу. Тело словно покрылось перьями, на лбу будто прорезались рога. Желудок скрутило, ноги окаменели. Предохранялась ли она? Я ведь даже не спросил. Первый выстрел – в яблочко. Сперминатор, блин.

Отец сказал:

– Сегодня утром нам позвонили из больницы. Потом мы пообедали вместе с Мак-Нилами.

Тут в разговор снова вступила мама:

– Ты только насчет нас не волнуйся, Ричард. Мы все понимаем. И за ребенка можешь не переживать; скорее всего, все будет нормально. Такие случаи бывали – я имею в виду беременность у женщин, находящихся в коме. Ты же знаешь, мы любим Карен как родную дочь.

У меня в голове ревела сирена.

– Ричард, в медицине описано немало случаев, когда у женщин в коме рождались дети, – сказал отец. – Ричард?

– Да-да. Ой, дайте минуту… понять…

Огонь; горло сдавило, не вздохнуть, не смешно, шутка хватила через край.

– А Карен? – спросил я.

– Ну, принимая во внимание ее состояние, все неплохо. Роды в сентябре, будут делать кесарево сечение.

Мысль об аборте пронеслась у меня в мозгу, но тотчас же исчезла. Нет. Этот ребенок должен появиться на свет.

– Ричард, – сказал отец, – если об этом станет известно, журналисты сожрут тебя, как змея мышь. Вы с Карен превратитесь в клоунов в дешевом балагане.

– Ты должен сделать так, – вслед за отцом повторила мама, – чтобы никто, даже друзья, ничего не знали. Мы на этом настаиваем. Через несколько месяцев, когда внешние признаки скрыть будет невозможно, мы объявим, что у Карен проблемы с дыханием и к ней никого не пускают.

– А если она проснется? – зачем-то спросил я и по взглядам родителей понял бессмысленность этого вопроса. – А… а кто будет заботиться о ребенке? – Я мысленно представил себе, что держу на руках спеленутого младенца. В голове неотчетливо всплыло слово «свивальник».