Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме

– Доктор Шернен, мне действительно нужно сказать вам…

– Да? – Венди пытается скрыть усталость и напряжение. – Извините, я слишком переволновалась. Что-то случилось?

– Дело в том, что ваша подруга заговорила.

– Заговорила? Этого еще не хватало! Она сейчас лежать должна – почти без сознания! Как минимум несколько часов. Мы ведь вкололи им обоим седативы…

– Нет-нет. Я не об этих друзьях. Та… ваша старая подруга. Ну та, что в коме. Из палаты семь-Е. Карен.

Венди поворачивается к Лайнусу и Меган. Они словно парализованы, только волоски на шее встают дыбом. Руки немеют. Все трое словно оказываются в каком-то заколдованном царстве. Медсестра продолжает говорить:

– Да вы же ее знаете. Это та, которая уже пятнадцать лет в коме. Ну, Карен.

– Семнадцать, – мгновенно реагирует Лайнус.

Меган начинает мутить.

– Она со мной поздоровалась. Два раза. У нее глаза другие – живые, осмысленные. Она просто очнулась. Вроде бы пока все в порядке.

Венди смотрит на Лайнуса и Меган. Те тоже обмениваются долгими взглядами. Лайнус ничего не понимает, его мозг словно провалился в какой-то люк в полу. Через секунду они бросаются бежать по пахнущему озоном коридору, затем им предстоит пытка – долгая поездка в лифте. Все молчат. Еще несколько вдохов-выдохов, и они в палате Карен, где уже полно сестер и санитарок. Карен плачет, кто-то собирается ввести ей успокоительное. Венди хватает шприц и выбрасывает его в мусорную корзину.

– Нет, только не это! Она ведь в первую очередь из-за этого здесь очутилась. Никаких психотропных препаратов. Ни седативных, ни антидепрессантов. Ничего! Раз и навсегда… и уходите! Уходите все.

Все уходят. В палате остаются только Венди, Лайнус и Меган. Венди подходит ближе к кровати и говорит:

– Карен, это я, Венди. Это я, я с тобой.

Карен, чуть успокоившись, поднимает глаза.

– Венди? Венди, это ты?

Еще шаг вперед, Венди опускается на колени перед кроватью, кладет руку на плечо Карен. Второй рукой она вытирает ей слезы.

– Ну вот. Привет, Карен. Это я, Венди. Я здесь, я с тобой.

Венди – достаточно опытный врач, и она лучше других понимает: то, что Карен пришла в себя, сродни чуду. Она старается держать себя в руках, что ей столько раз удавалось в жизни, но сейчас она не уверена, что справится.

– Венди… что со мной случилось… мое тело… я не могу пошевелиться. Я сама себя не вижу… Что, черт возьми, случилось?

– Ты очень долго спала, Карен. Это кома. Ты только не волнуйся, все страшное уже позади. А твое тело – это вообще ерунда. Скоро поправишься, все будет хорошо. Скоро.

Венди очень боится, что лицо выдаст ее неуверенность в последнем обещании.

– Венди, как хорошо, что ты…

Карен закрывает глаза. Через несколько вдохов ее взгляд устремляется в сторону, и она хрипит:

– Это… это Лайнус? – словно сухим колоском водят по бумаге.

Лайнус подходит ближе и садится рядом с Венди.

– Привет, Карен. С возвращением.

Он целует ее в лоб. Карен лежит и смотрит на друзей. Они словно стали старше… намного старше. Здесь что-то не так; что-то не клеится.

– Что со мной? – вновь спрашивает Карен. – Я не могу пошевелиться. Я как сухарь какой-нибудь.

Она снова плачет.

– Ну, успокойся, девочка, – говорит Венди. – Ты очень, очень долго пролежала неподвижно. Теперь все будет хорошо. Ты поправишься. Обязательно. Я ведь теперь врач, я знаю, что говорю. Как же мы по тебе скучали! Как нам тебя не хватало.

Взгляд Карен перескакивает с одного предмета на другой. Затем она спрашивает Лайнуса, сколько ей лет.

– Тридцать четыре, Кари, – отвечает Лайнус.

– Тридцать четыре?! О Господи!

Лайнус говорит:

– Ты особо не переживай, Кари. Знаешь, от двадцати до тридцати – это так хреново. Тебе, считай, повезло, что ты это дело проскочила.

– Лайнус, какой сейчас год?

– Девяносто седьмой. Суббота, первое ноября тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Пять минут седьмого. Утра.

– Господи, Господи! А мои… мои как? Мама, папа?

– Все в порядке. Живы и здоровы.

– А Ричард?

– Замечательно. Он вообще молодец. Он к тебе все эти годы приходил. Каждую неделю.

Карен останавливает взгляд на Меган, так и стоящей у порога.

– А ты – ты, в дверях. Я… я вроде тебя знаю.

– Нет, – говорит Меган; она чего-то стесняется, чувствует себя неловко – редкое для нее ощущение.

– Подойди сюда, – говорит Карен.

Что-то в этой девчонке есть такое… ведь говорили ей о ней… Кто, когда? Она вспоминает разговор с Ричардом, там, на Луне. Черт, ерунда какая-то!

– Подойди, пожалуйста.

Меган нерешительно делает несколько шагов. Она почти парализована – надеждой, предчувствием, слабостью и страхом. Карен спокойно смотрит на нее.

– Ты кто? – спрашивает она. – Мы ведь с тобой как-то связаны.

Меган кивает.

– Сестра?

– Нет.

Карен начинает понимать, как долго ее не было. Она рассматривает Меган, как какое-нибудь трудное алгебраическое уравнение. Она хмурится.

– Как тебя зовут?

– Меган.

Карен вспоминает вслух:

– У мамы должна была быть дочка. Вроде году в семидесятом. Случился выкидыш. Девочку хотели назвать Меган.

Меган собирается с силами. Она подходит к кровати, запрыгивает на металлическую каретку и ложится рядом с Карен – как это было в первый раз, когда они встретились. Теперь их лица обращены друг к другу, они смотрят зрачок в зрачок, мозг в мозг. Кто же она такая? Карен, как ни странно, успокаивается. Она понимает, что постепенно получит ответы на все вопросы. Она говорит Меган:

– Ты такая хорошенькая, правда.

На что Меган отвечает:

– Вовсе нет.

Карен спрашивает:

– Я никогда не видела такой косметики, как у тебя. На концерт вчера ходила?

– Я все время так хожу. Если хочешь, я все смою. Честное слово, мне не жалко.

Она начинает тереть ладонями глаза:

– Стой, – хрипит Карен. – Не надо.

Меган дрожит.

– Я и с тебя однажды хотела стереть весь грим, – говорит она. – Когда увидела тебя в первый раз. Мне было семь лет.

Карен молчит. Она отводит взгляд, рассеянно смотрит в потолок и размышляет. Точно ведь должна быть сестрой, но говорит, что нет. А как на Ричарда похожа…

– Как там мои?

Плотину прорывает.

– Я… я ведь их так изводила! Я плохая, я ужасный человек, а ты – ты теперь проснулась, мамочка… моя настоящая мама.

Карен пошевелиться не может. Но это ей сейчас и не нужно – она не сводит глаз с ревом ревущей девчонки, что лежит, прижавшись к ее правому боку.

– Я и не думала, что ты можешь проснуться, а ты, ты вот – здесь, со мной. Какой же скотиной я была по отношению ко всем.

Меган слезами размазывает тушь и тени. Ее глаза теперь представляют и вовсе жуткое зрелище.

– Тс-с-с, тихо, – шепчет Карен. – Все, все. Я здесь, я с тобой.