Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме

Наблюдая за происходящим, Ричард обнаруживает некоторую повторяемость, периодичность событий. Однажды эта закономерность уже была отмечена – за покерным столом дождливым вечером несколько месяцев назад. По всему выходит, что пятерым его друзьям суждено вновь и вновь возвращаться в тихий, спокойный квартал, где прошло их детство. Карен тоже заметила это. Зато она не говорит Ричарду о другом, о том, что, с ее точки зрения, ее друзья в некотором роде так и не стали взрослыми. То есть выглядят они как вполне взрослые люди, но вот внутри… Они словно остановились в развитии, им чего-то не хватает. И всем им, похоже, приходится слишком много работать. Как и всем остальным. Карен вроде бы помнит, что отдых, свободное время, безделье были важной составной частью жизни. Но современный мир не оставляет им права на существование – их нет ни в реальной жизни, ни даже в той, что показывают по телевизору. Работа работа работа работа работа работа.

Посмотри! Знаешь, что я тебе сейчас покажу?

Люди все время суют Карен под нос какие-то новые электронные фиговины. Об этих машинках говорят как о святынях, можно подумать, что все эти штуки созданы для того, чтобы компенсировать внутреннюю самонедостаточность их владельцев. Нет, конечно, все эти чудеса потрясающе удобны и полезны. Электронная почта. Факс. Радиотелефон. Здорово. Но… в общем-то, ну и что?

– Гамильтон, вот скажи ты мне, что тебе с того? Лучше ты стал, умнее, добрее? Я имею в виду – когда купил себе факс.

– Понимаешь, Карен, это вопрос того, плыть или идти ко дну. А к технике привыкаешь.

– Неужели и мне придется?

– Это даже не обсуждается. Мы проиграли, Карен. Машины победили нас.

Когда всё немного успокаивается, когда проходит первый шок от пробуждения Карен, Ричард находит подходящий момент для важного разговора. Они дома одни, за окном – мрачный, холодный, сумрачный день; с неба все собирается, да никак не может решиться пойти снег.

– Карен, – спрашивает он осторожно, – ты помнишь письмо – ну, то, что ты оставила мне?

– Письмо?

– Да. Конверт. В тот вечер на склоне Гроуза. Я должен был отдать его тебе на следующий день, если ничего не случится… Как видишь – случилось.

– Точно-точно, – задумчиво говорит Карен. – Конечно, помню. А ты мне ничего про него не говорил. Я решила, что ты про него просто забыл, потерял, не прочитав.

Ричард достает конверт, в котором письмо хранилось почти двадцать лет, и вынимает из него листок бумаги – как он не раз доставал, желая убедиться, что письмо никуда не делось. Он протягивает его Карен.

15 декабря. 6 дней до Гавайев

Не забыть: позвонить Пэмми по поводу бус для африканской прически. Договориться о мелировании.

Привет, Беб. Это Карен.

Если ты читаешь это письмо, то: а) ты – самая большая свинья в мире, и я тебя больше знать не хочу, или же – б) наступил следующий день, и у нас очень плохие новости. Надеюсь, что все это не так!

Зачем я это пишу? Сама не знаю. Ощущение такое, как будто покупаешь страховку перед полетом.

Всю неделю меня преследуют видения. Может быть, я даже рассказала тебе о них. Но это неважно. Обычно мои сны довольно спокойны. Ну, бывает, например, что я во сне скачу на лошади, плыву, с мамой ругаюсь (причем мне удается переубедить ее!), но то, что я вижу теперь, – это не сон.

В кино, когда кто-то видит лица преступников, грабящих банк, его убивают или берут в заложники. Так вот, у меня такое чувство, что меня тоже возьмут в заложники, потому что я увидела больше, чем мне было положено. Я не знаю, как это будет выглядеть. Те голоса – я слышу, как они спорят, и один из них так похож на голос Джареда; так пока они спорят, я смотрю вокруг и стараюсь запомнить кусочки Будущего (Господи, как же глупо все это получается на бумаге).

Здесь темно – я имею в виду, в Будущем. Не слишком-то веселое местечко. Тут все такие старые, а наш район вообще весь засран (ты уж извини, что я так – по-французски!).

Я пишу тебе, потому что мне страшно. Конечно, все это слезливо и сентиментально, а я, наверное, просто дура. Знаешь, чего мне хочется, – уснуть лет на тысячу, чтобы никогда не увидеть наяву такого будущего.

Скажи маме и папе, что я буду скучать по ним. И попрощайся за меня с нашими. Да, еще вот что, Ричард. Можно, я тебя кое о чем попрошу? Ты дождись меня, ладно? Я вернусь оттуда, куда бы меня ни унесло. Когда – не знаю, но я вернусь.

Я не думаю, что моя душа чиста и непорочна, но она и не испачкана грязью. Если честно, я даже не помню, когда в последний раз врала. Сейчас мы с Венди и Пэмми двинем в «Парк-Роял» за покупками. Как-никак Рождество на носу. Вечером мы с тобой поедем кататься на лыжах. А завтра я порву этот конверт, когда ты отдашь мне его НЕ ОТКРЫТЫМ. Учти – Бог все видит.

Привет, Карен.

Неопровержимое свидетельство обоснованности ее страхов.

– Да, это я написала. Вот…

– Ну ладно, а что…

– Все, что там сказано, – правда. Так оно и есть.

В голосе Карен слышится вызов.

– Карен, я вовсе не пытаюсь опровергнуть тебя, совсем нет.

Повисает молчание. Карен нервно теребит «Тетрис», который ей притащила Меган – улучшать мелкую моторику. Ричард пытается заглянуть ей в глаза. Она отводит взгляд. Тогда он тихо спрашивает:

– Кто это… или что – неважно, но что это такое?

– Лучше бы все это оказалось полной чушью. Слушай, у меня нога болит.

– Ты знаешь, кто они такие?

Она поднимает взгляд:

– Знаю. И не знаю. Я пыталась убежать, но меня поймали. Больше они меня не выпустят.

– Что ты имеешь в виду? И кто такие – эти «они»?

Карен сама не рада, что у нее не получается говорить более открыто и ясно. Тут в комнату врывается Меган и, по своему обыкновению, с лету плюхается в кресло.

– Ух! Всем привет. Мам, ты как? Готова к зарядке?

Карен страшно рада, что тяжелый разговор с Ричардом закончен.

– Конечно, Меган. Начинаем.

Ричард дрожит от волнения. Он ощущает себя как новобранец перед отправкой на фронт.

Мама.

Лоис.

Совы – ничего не изменилось. Или все же?… Лоис стала заметно жестче. Результат неукротимого буйства Меган? Лоис уже не такая самовлюбленная, как раньше. За одеждой она по-прежнему следит, но на косметику тратит куда меньше сил и времени.

Джордж – отец – теперь рано возвращается из своей мастерской. Он подсаживается к Карен, глаза его затуманены.

В людях 1997 года Карен нравится то, что с ними никогда не бывает скучно. У них столько всего нового – какие-то незнакомые слова, какие-то слухи, бесконечные новости.

– На что это было похоже? – продолжает спрашивать Джордж, да и все остальные. – Как это было – когда ты просыпалась?

На что похоже? Да ни на что. Честное слово. Как? А так – уснула и проснулась. Только семнадцать лет – тю-тю, да от собственного тела остались рожки да ножки.