Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

Тут тишину дома прервал требовательный стук в дверь. Маро поднялась и пошла открыть. В комнату ворвалась, влетела, впорхнула Арч, пятилетняя внучка Маро, легкая, стремительная, с сияющими глазами.

— Маро, ты знаешь, что такое душа? — спросила она, поднимая свою кудрявую головку, глядя широко распахнутыми глазами прямо в лицо Маро. — Оказывается, у каждого человека есть душа! Где твоя душа, знаешь?

— Моя? — улыбнулась рассеянно Маро.

— Моя — вот здесь! — Она поцеловала Маро и заторопилась. — Сын тети Джеммы, Арамик, сказал мне: выходи играть во двор. Он в меня, наверное, влюблен.

И Арч, схватив со стола яблоко, потом, вернувшись, схватив второе яблоко, для Арамика, выбежала из комнаты.

Скоро снизу, со двора, раздался ее звонкий радостный голосок.

— Душа моя, ты здесь? — прошептала Маро. — Давай не будем грустить, будем радоваться! Радоваться этому золотому дню, моей маленькой Арч, всем близким и родным, моим друзьям, всем тем, кого я помню и люблю! Ведь пока живем на этом свете — каждый день для нас — праздник. Разве не так?!..

Мама лежала на диване и читала французскую книжку, а Илюша Андреевич, он же Ямочкин, Смехунчик, Мудрейкин, Умейкин, Фараон, Тутанхамон и Крепкий Орешек, стоял возле окна в спальне и завывал.

— У-у! — завывал он. — У-у! Если нет ветра на улице, приходится делать ветер дома.

Но мама не ответила, она читала французскую книжку.

— В такую безветренную погоду никакие гости не дойдут до нашего дома, — сказал Крепкий Орешек, — потому что, если бы был ветер, он бы подгонял их в спину и довел до нашего дома или, наоборот, мешал идти, и тогда бы они прибавили шагу и дошли назло ветру, а так они просто не могут сдвинуться с места…

Но мама в ответ только перевернула страницу.

— Какая интересная кошка стоит внизу! — сказал Крепкий Орешек, стоя у окна. — Все кошки обычно прыгают вниз с четвертого этажа, а эта, наоборот, хочет запрыгнуть снизу сюда, на четвертый этаж, придется открыть ей окошко!

И Орешек слегка приоткрыл окошко.

— Да, — покачал он головой, — эта кошка не хочет влезть в это окошко, она влезла в другое окошко, в большой комнате.

И он направился в комнату рядом.

— У этой кошки один глаз желтый, один зеленый, — сказал он из соседней комнаты, — с одного бока она толстая, с другого — худая, на первый взгляд — серая, но если присмотреться, то наполовину — белая… Мама, смотри, теперь шесть кошек гуляют по нашей квартире, одна — с зелеными глазами, вторая — с желтыми, одна — худая, одна — толстая, одна — серая, одна — белая. Их целых шесть, а у нас даже нет молока. Чем же мне угостить их?..

— Угости их черным кофе, — донеслось с дивана.

Крепкий Орешек сварил большой чайник черного кофе, разлил их в красивые синие пиалки, кажется, узбекские, усадил всех кошек на диван в кухне, покрытый синим плюшевым ковром, и начался пир. Но если бы Орешек знал, какой коварный напиток — черный кофе! Если люди после двух чашечек кофе начинают громко разговаривать и перебивать друг друга, то эти шесть кошек, выпив чайник кофе, вдруг сразу, без всякого предупреждения, запели как ансамбль Димы Покровского. Они пели так громко и так самозабвенно про траву зеленую, про царя веселого, что Орешек не выдержал и сам запел… Но чтобы совсем походить на Диму, он приклеил себе черные усы. После получасового концерта весь ансамбль, приплясывая и притопывая, удалился под диван, и голоса смолкли, но когда Орешек, нагнувшись, заглянул под диван, то он увидел только пыльную папину тапку, лежавшую здесь с прошлого года.

— Как самочувствие? — спросил Орешек у прошлогодней тапки. — Не хотите ли со мной поговорить?

Но тапка молчала, как будто она вообще не умела говорить.

И тогда Орешек пошел в спальню — поговорить с мамой о французской литературе. Но мамы на диване не было.

Орешек пошел в кухню. Мама стояла и курила, обволакиваясь дымом, как мехом. Глаза ее сверкали из дыма, как огоньки далекого селения, когда идешь по горной тропе ночью, или как звезды в разрывах грозовых туч, но когда дым рассеялся, мамы под ним не оказалось. Как будто она рассеялась вместе с дымом, улетела. Орешек бросился к телефону, позвонил соседке.

— Тетечка Сонечка, мама у вас? Вы говорили, что дым из нашей кухни попадает прямо к вам, так, может, наш дым у вас вместе с мамой?

— Нет у меня твоей мамы, — ответила тетя Соня.

Орешек позвонил папе на студию.

— Папа! — закричал он. — Мама стояла на кухне и курила, и дым вокруг нее был как шуба, а теперь дыма нет, шубы нет, мамы тоже нет! Может, она улетела вместе с дымом и теперь летит где-нибудь далеко, ее не догнать?..

Папа помолчал несколько секунд, потом прокашлялся и сказал:

— Как ты помнишь, мое окно выходит на Каляевскую улицу. Так вот, сейчас прямо перед моим окном зависло облако, довольно прозрачное, довольно голубоватое… Так, может, это твоя мама? Если это так, я попрошу ее сейчас же вернуться, через пятнадцать минут она будет дома. Но меня беспокоит другое. Пожалуйста, ограничивай себя в пространстве.

— Я ограничиваю, — тихонько сказал Орешек.

— Нет! — возразил папа. — Не ты ли сегодня рисовал пирата на стене в спальне?

— Я рисовал его на белом листе бумаги, висящем на стене, — с достоинством ответил Орешек.

— Но левое плечо пирата почему-то оказалось не на бумаге, а на обоях! — заметил папа.

На это нечего было сказать, и Орешек промолчал.

— Подумай, пожалуйста, об этом, — сказал папа. — Кто знает, где тебе придется рисовать в будущем? Может, окажешься когда-нибудь на Луне, и у тебя будет с собой лишь маленький клочок бумаги, и придется рисовать на нем, чтобы рассказать жителям Луны всю историю Земли… Как ты это сделаешь, если не умеешь располагаться в пространстве экономно? — Папа помолчал. — Когда мама вернется, передай ей, пожалуйста, что я просил ее пожарить на ужин картошку, чтобы съесть ее с соленым огурчиком, а также бифштекс с кровью.

— Хорошо, — кивнул Орешек и пошел в следующую комнату.

Мама вышла из ванной, глаза у нее были красные.

— Ты плакала от дыма? — спросил Орешек.

— Если бы ты знал французскую литературу! — сказала она. И пошла на кухню, жарить картошку, потому что она и так знала, что любит папа на ужин.

Посвящается Майе Нейман и Анаит Баяндур

— Весна! Весна! Пора на вернисаж!

— К художникам! На весенние пейзажи!

— В подвалы! На чердаки! В мастерские!

— Хватит задыхаться в наших тесных кооперативных квартирах!

— Пора глотнуть чистого воздуха природы и искусства!

Так кричали три феи или три фурии, смотря как на них взглянуть, вынырнув в центре города из подземного перехода: одна — в распахнутой черной дубленке, с развевающимися черными волосами, вторая — в кожаном пальто, в бордовом берете и оранжевом платке, третья — в бирюзовой шали под цвет своих бирюзовых глаз, в сером легком пальто и белых ботиках. Шел дождь со снегом. Температура была ноль градусов. Они неслись по воздуху, почти касаясь мокрого асфальта туфлями, сапогами и ботиками, чихая и кашляя, отворачивая покрасневшие носы от порывов ледяного ветра, налетающего из переулков. Но все-таки их лица были прекрасны, так им по крайней мере казалось, когда они взглядывали друг на друга, радуясь этой неожиданной встрече, здесь, в центре города.