Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

Они встретились вечером на широкой улице среди громадных зданий в центре города — возле телеграфа, магазинов «Подарки», «Парфюмерия» и новой двадцатиэтажной гостиницы «Националь». Одна недовольно постукивала маленькой лакированной туфелькой по громадной ступеньке у выхода из телеграфа, а другая в такт ей водила бронзовой туфлей по неровному асфальту и щелкала замочком сумочки.

— Мне надоел этот египетский зал, египетские статуэтки и льготные поездки в Сирию, Ливан, Египет! — сказала первая.

— А мне надоел бухарский Токи-заргарон, Самаркандский Шах-И-Зинда, Хива и Куня-Ургенч!

— Мне надоело разговаривать с Вильямом Сарояном, Абигом Авакяном, Мартиросом Сарьяном и Грантом Матевосяном!

— А мне надоел Басё, Акутагава Рюноскэ и «Тысячекрылый журавль» Ясунари Кавабата!

— Мне надоели Кижи, Норильск, дикий Уссурийский край! И Камчатка!

— А мне надоел Лувр, Темза, синее небо Италии и площади Испании!

— Мне надоел этот центр, этот телеграф, универмаг, «Парфюмерия», «Подарочный» и это «Артистическое» кафе!

— И мне надоели! И мне!

В тот же миг со ступенек телеграфа взмыли вверх две ведьмы: одна поменьше, вторая побольше. Первая — в клетчатых брюках, в синей мохеровой кофте, с золотыми браслетами в ушах, в носу и на щиколотках, вторая — в вельветовом платье огненного цвета, в бухарской вишневой безрукавке, в простых чулках в резиночку и в стоптанных бронзовых туфлях со сбитыми каблуками.

— Где наше любимое капустное поле? — завопила первая, проносясь над темными крышами домов.

— Где наша любимая еда? — вторила ей другая, отгоняя от себя и от своей подруги шелковым платочком рвущееся из бесчисленных дымоходов клубы дыма.

Через некоторое время они опустились на бархатное черное поле, на котором, как чудесные аппликации, сидели кочаны капусты. Они были ровненькие, кругленькие, цвета первого весеннего салата.

— Заходи слева! — закричала первая, снимая с плеча сумочку и засучивая рукава своей мохеровой пушистой кофты. Глаза у нее засверкали чудесным синим пламенем, щеки порозовели, она вырвала из земли большой кочан с краю и о чем-то вдруг задумалась.

— Встретимся на середине! — донеслось с противоположного конца поля.

Отсюда казалось, что оранжевая бабочка с вишневым узором на крыльях опустилась на капустные грядки… И скоро звонкий хруст заполнил тишину этого быстро темнеющего, вздрагивающего осеннего вечера.

Маленькие кролики, с подрагивающими носами и то и дело раздвигающимися в неверной улыбке губами, стояли семьями у краев поля, наблюдая за этим равномерным уничтожением капустных грядок… Они убегали к лесу, к дороге, к себе домой, звали соседей на помощь, те прибегали, смотрели, но ничего нельзя было поделать…

Совхозная кошка, вышедшая на охоту за разжиревшими за это лето воробьями, выскочила к капустному полю и остановилась, глядя стеклянными зрачками на двух реющих над землей, над кочанами капусты ведьм, а потом фыркнула и понеслась что есть духу в совхозный коровник, где уютные душистые коровы жевали в теплом полумраке почти свежее сено… Но даже здесь, сквозь тихое гудение электродоильных аппаратов, слышался этот ужасный хруст…

Когда ведьмы покончили с капустными грядками, они подожгли чужую дачу, поймали седого козла с грязной бородой и заставили его признаться, что он был некогда стройным юношей, с очень, несомненно, красивым тонким голосом, затем взобрались на две разлохмаченные ветлы и стали так громко петь и заливаться ведьминым смехом, что целое поселение воробьев, весело снующих по огромной мусорной свалке позади совхозных полей, вдруг решило как можно скорее сняться с места и подобно другим приличным птицам лететь на юг, в теплые опрятные края…

Потом обе ведьмы остановили электричку и разнесли по воздуху всех пассажиров по домам. Потому что ведь лучше «по воздуху, по-чистому», завывала в уши пассажирам первая, «чем по ржавым, страшным рельсам», подпевала вторая…

…А когда уже совсем стемнело, обе ведьмы встретились под дрожащими листочками преждевременно изъеденного жучками тополя, посмотрели друг на друга, окрест себя, на всю эту осеннюю развороченную природу и дружно вздохнули.

— Все же мне, наверное, никогда не встретить человека, которым я могла бы действительно восхититься! — сказала первая, уронив руки и плечи и блистая своими чудесными, величиной с небо, глазами…

— А у меня, наверное, никогда не будет своей крыши над головой!.. — сказала со вздохом вторая.

Обе ведьмы посмотрели друг на друга, приблизились, расцеловались, обнялись и разлетелись в разные стороны: первая, меланхолично вздыхая, — в город из розового туфа и зеленых садов, где в домах живут спящие или бодрствующие загадочные люди с дугообразными бровями, где по улочкам бродят горбуны, карлики, красавицы и прекрасно одетые торговцы в лакированных туфлях, а вторая — в болота и туманные просеки пригородного района столицы, в двухэтажный деревянный дом с мезонином, с верандой, с садом. Большая комната на первом этаже, топить дровами, пятнадцать рублей в месяц, без удобств…

Кто-то не поехал куда-то. Туда, куда ему очень хотелось поехать. Не просто так — к кому-то. Этот, к кому хотели поехать, тогда приехал сюда сам. Чтобы жить рядом с тем, кто хотел поехать туда и не поехал. Но ничего хорошего из этого не вышло. Потому что тот привык к своему, а этот — к своему. Оба очень загрустили. Хотя и любили друг друга так, как не бывает. Оказывается, в одной точке земного шара живется так, в другой — совсем по-другому. И если сначала долго живешь в одной точке, а потом переезжаешь навсегда в другую, то очень скучаешь по прежней жизни, если даже здесь неплохо и ты рядом с тем, кого любишь.

И тогда я, подруга своей подруги, сказала, что в этом деле трудно помочь и что, может, лучше сделать какой-нибудь воздухоплавательный корабль и отправиться на нем… в третью точку земного шара, на пустынный остров, который никому не принадлежит и который не будет напоминать им ни про первую, ни про вторую точку, если к тому же они выпьют там сок травы, который отбивает у людей память, хотя бы на некоторое время. И пусть они на этом острове начнут новую жизнь. Им, конечно, придется немало потрудиться, потому что они будут жить как первобытные люди или как Тур Хейердал и его жена на острове Фиджи, потом у них родятся дети, такие же зеленоглазые, белокожие и талантливые, как она, и такие же черноглазые, смуглокожие и талантливые, как он. И они положат начало новому племени, новому народу.

Но оба покачали головой и сказали, что такого острова, который бы никому не принадлежал, нигде уже нет. И что они не такие замечательно здоровые люди, чтобы быть достойными основателями нового народа. И что они не так надеются на себя, как мужественный Тур Хейердал и его жена. К тому же они любят книги, кино, улицы, на которых звенят трамваи и стоят маленькие закусочные, на которых написано «Горячие сосиски с капустой», «Чебуреки» или просто «Кафе».