Андрей Максимов - Так любят люди

Астролог Ада принадлежала к тому сорту женщин, которые давно уже не ищут в жизни постоянства, но жаждут развлечений. Я понимал таких женщин и даже, если было настроение, старался помочь им отыскать то, в чем они нуждались.

Но любому бреду наступает предел.

Ты можешь долго обманывать самого себя, надевая чужую жизнь, ты можешь даже убедить себя в том, что эта чужая жизнь вполне тебе к лицу.

Но все равно наступит предел.

Надо было заканчивать с этой жизнью. Она была не моя. Она возникла ради забытья, но забытье не приходило.

Юлька не забывалась.

Она продолжала бесить, раздражать, нервировать, вспоминаться…

Она продолжала. Вот в чем дело.

И я в сотый раз зачем-то спрашивал себя: «Правильно ли то, что мы расстались? Может быть, надо было простить? В конце концов, все, что случилось, — это результат болезни. Она виновата. Но она и не виновата. Она — больной человек. Я поступил понятно, но жестоко. Разве нет?»

И я в сотый раз понимал, что вопросы эти бессмысленны. Та жизнь закончилась. Она невозвращаема. И я тот закончился. И я невозвращаем тоже.

Юлька выздоровела окончательно.

Она уже ходила без палочки. И более того, после лечения она стала ходить с невероятно прямой спиной, что придавало величественность ее абсолютно женственной походке.

Я не сразу понял, что после таких болезней никогда не выздороветь окончательно. Внутри человека непременно что-то обрывается, исчезает. И на его место приходит другое, новое.

Приходит новое. Но другое.

Тело изменчиво — да. Но и душа тоже меняется. Что-то обрывается, что-то вырастает.

Если ты живешь с человеком постоянно, то не замечаешь, как меняется он внешне. Но вдруг осознаешь, что душа его стала какой-то совсем иной, что-то там такое расцвело, чего раньше не было.

И вот он улыбается тебе знакомой улыбкой, но ты читаешь за ней что-то тебе неведомое.

И вот человек смотрит на тебя грустно, а ты — в первые! — понимаешь, что причина грусти тебе не ясна.

И что вообще человек стал иным — непривычным, неясным.

— Можно спросить, извините?

Я поднял голову.

Передо мной стоял огромный мужик, который изо всех сил пытался добродушно улыбаться. Мужик был изрядно пьян, что не позволяло его улыбке стать окончательно добродушной.

За его спиной пыталась спрятаться высокая девушка с абсолютно мужской фигурой. Мужская рубаха на ней была расстегнута практически до пупа, но это не вызывало ровно никакого интереса.

Девушка прошептала:

— Пойдем, неудобно. Мужик огрызнулся:

— Нормально, — и, посмотрев на меня, как ему казалось, добрым взглядом, представился: — Геннадий. Меня так зовут. А это — Лера… Валерия то есть. Но можно Лера. Я, значит, Геннадий. А это — Лера получается. Здравствуйте.

Я вспомнил, что официантка сказала: здесь хамить нельзя.

Беседовать с пьяным Геннадием у меня не было никакого желания. Но придумывать причину отказа было лень.

— Присаживайтесь, — пригласил я. — Вискаря хотите?

— Мы — водочку, — радостно улыбнулся Геннадий. Он щелкнул пальцами, и через мгновение Юля уже поставила на стол графин водки.

— Бесплатно поговоришь или только за деньги? — Геннадий перешел «на ты» и сразу задал не до конца понятный вопрос.

Но у меня появился шанс отмазаться от неприятной беседы. Если здесь принято платить за беседу, чего трепаться бесплатно?

Геннадий по-своему истолковал мое молчание. Но истолковал верно.

— Две тысячи устроит? — он полез за бумажником. Нет, отмазаться от разговора с пьяным Геннадием шансов явно не было никаких…

— Сейчас попробую все объяснить, сейчас попробую…

Мне тридцать пять лет. Я не замужем. У меня дочь, Дарья, Даша… У нее ДЦП. Врожденный. Я ее лечила, даже в Израиль возила… Вы знаете, что в Израиле практически нет детей, больных ДЦП? Они как-то умеют это лечить… Но мы поздно обратились. Помогли. Она ходит лучше. Но окончательно не вылечили. Она — хорошая девочка. Добрая. Со своими особенностями, конечно. Ей одиннадцать лет. Она книжки читает, говорит нормально… Моя задача — сделать так, чтобы она могла социализироваться без меня. И я своего добьюсь. Мужчины, конечно, появлялись у меня. Хотя это технически сложно. У меня однокомнатная квартира, а чтобы уехать куда-то — надо нянечку звать. Это всегда проблема. Я и работу такую нашла, чтобы можно было дома, за компьютером редактировать там… Нянечка есть, конечно, но она тоже бывает занята… Да и мужчины, честно говоря, узнав, какой у меня груз, отваливают чаще всего. Хотя Дашка — никакой не груз. Я ее обожаю. Она нежная очень, ласковая. Дэцэпэшные дети, как правило, такие. Им нужно нежность свою кому-то отдать.

Ну и вот. Полгода назад появился Игорь. В магазине познакомились, представляете?

Он мне продукты помог донести. И я его как-то сразу домой позвала. И он с Дашкой начал играть. Мужчины, даже если приходили ко мне, дочки сторонились всегда. Боялись, наверное. Не знаю…

А Игорек сразу начал играть. И Дашка его приняла. Мы гулять вместе ходили. Он ее к врачам возил, если надобность была. В общем, как-то естественно он стал с нами жить. Относился к Даше как к дочери. А с ней непросто, если честно. У дэцэпэшных детей внутри все время какие-то процессы происходят, и они часто бывают непредсказуемы. И никаких предчувствий у меня не было. Вообще. Жили и жили. Я это счастье воспринимала как должное. Ну, как будто так и надо. Может быть, в этом была ошибка? Не знаю… В общем, так мы жили семейно. Ссорились иногда. Но по мелочи. У меня же жизнь такая: я из-за Даши все время нервничаю, и потому бывает — срываюсь. Но Игорь умудрялся этого не замечать.

И вот однажды случилось…

Она вот-вот заплачет.

Сдерживается изо всех сил. Но видно, что это стоит ей серьезных усилий.

— Дашка вскочила среди ночи и не могла уснуть. Чтобы ее успокоить, я включила ее любимую музыку.

Игорь, понятно, проснулся и начал ругаться. Он кричал, что, если ребенку плохо, надо врача вызывать, а не музыку включать. Дашка испугалась. Я психанула. Наорала на него: мол, если ему тут не нравится, может убираться.

Дура, в общем… Господи, какая же я дура…

Слезы не брызнули — закапали.

Она стеснительно вытирала их салфеткой.

Слезы предательски капали.

Она улыбалась стеснительно.

— Он спокойно собрал свои вещи в чемодан и ушел.

Наутро я поняла, что была не права, что так нельзя.

То есть я, конечно, сразу это поняла, но себе боялась признаваться. Дура же! Говорю: дура…

Стала ему названивать. Не берет. С чужого телефона позвонила, он ответил. Но как только голос мой услышал — отбой связи. Начала писать всюду — мейлы, в вотсап, эсэмэски.

Давай, мол, встретимся. Извини. Так нельзя. Так не по-человечески. Не отвечает.