Екатерина Медведева - Тебе я место уступаю

Екатерина МЕДВЕДЕВА

ТЕБЕ Я МЕСТО УСТУПАЮ

Рассказ

ВС брал билеты на вокзале, когда внезапно поймал из толпы чей-то при­стальный взгляд. Человек в элегантной серой шляпе, с плащом, перекинутым через руку, смешался, но глаз не отвел и стал пробираться к нему. «Откуда я его знаю?» — подумал ВС. И вспомнил, как только услышал первые слова:

— Как вы постарели, Володя. Только по глазам и узнал. Я вижу, вы так и не воспользовались моим подарком, — сказал он мягко.

— Нет, — покачал головой ВС.

— Он все еще у вас?

ВС кивнул.

— Но почему же вы не...

— Не знаю, — сказал он. — Не смог выбрать момент. Не смог решить за остальных. Отобрать у них.

— Отобрать у них? Или подарить им? Вы странно смотрите на вещи, — сказал человек. Поглядел на часы. — Что ж, приятно было видеть вас, про­стите, спешу, — он коснулся шляпы тем изысканным движением, что уже не в ходу сейчас, и быстрым шагом исчез в толпе.

Дома ВС долго ходил из комнаты в комнату, пока дочка не затревожилась.

— Папа, что? Сердце?

— Нет, нет, милая, это я так.

— Покоя думы не дают? — улыбнулась она.

«Покоя дайте мне, вы, думы злые». Эта цитата из Петрарки была у них дома в ходу. Семья филологов, что с них взять. Он заставил себя сесть в крес­ло и скрыться за газетой. Вот, еще один предмет, принадлежащий прошлому. В их девятиэтажном подъезде газеты выписывал он один. Другим старикам было не по средствам или не до новостей, а молодежь черпает информацию из новых источников. А ему была нужна эта газета, не ради чтения, а как свое­образный ритуал, маленький якорь, держащий его в гавани.

Он вспомнил Щёлоково, пыльное, полупустое, тогда почти заброшенное, с заколоченными окнами и разбитыми дорогами. Колодец, курятник, бабка заставляла полоть огород, а он хватал велосипед и исчезал до вечера. Шесть­десят с лишним лет прошло, а ВС помнит запах солидола и звяканье цепи того велосипеда. И яркий букет васильков на веранде дома, куда он заехал напиться воды. Дом на отшибе, у озера, где комарье и сырость. ВС только потом понял, почему при всем своем достатке они сняли именно этот дом.

Идеальная семья, так он мысленно называл их. Дочка рисовала, сыниш­ка играл с бильбоке и с солдатиками, родители были молоды и невероятно элегантны. ВС — тогда он был просто Вовочка, а не Владимир Сергеевич, конечно, — зачастил к ним, приносил орехи и землянику, играл с мальчиком. А мальчик показывал ему тайком сундучок, закрытый на ключ, говорил, что там «их счастье». И трогать нельзя. «Деньги, наверно», — умудренно, по-взрослому думал семилетний Вовочка.

О, как они напряглись, увидев его в первый раз. И как испугались, когда он вернулся через двенадцать лет.

Он приехал в заброшенную деревню в ноябре, вместе с родителями, наве­стить пустующую избу и бабкину могилу. Вечером увидел свет в окнах при­озерного дома. Удивился: дачники, сейчас? А жильцы оказались те же — во всех смыслах слова. Красавица-жена без единой морщинки, мальчик с биль­боке, и девочка с косами, и отец семейства нервно курит, сбивая пепел мимо пепельницы. Как будто не двенадцать лет прошло, а двенадцать минут. Они были не рады его визиту. Предложили чаю, достали из буфета варенье и изюм, а могли бы и пришибить, никто б не узнал, часто думал он впоследствии, бул­тыхнули б в озеро и привет.

Но они решили откупиться. Мужчина отвел ВС в комнату и достал из сундучка — не деньги, не бриллианты, не кощееву смерть, а какую-то невзрачную безделушку, вроде закаточной машинки: видавшая виды, щер­батая, с деревянной ручкой. ВС был как во сне, не понимал, что ему говорит хозяин дома. Остановись, мгновенье, ты прекрасно. Надо просто закрутить, законсервировать, что угодно — банку варенья, флакон духов, бутылку с воздухом, — и время для тебя остановится, и для всех, кто с тобой семейно связан. Штучка одноразовая, так что выбери верный момент... Тот, кто мне отдал это, жил уже триста лет. Я его вычислил, и он отдал мне это в обмен на сохранение тайны. Теперь я прошу о том же тебя. Возьми — и уходи, и забудь про нас.

И он взял, и ушел, а они смотрели с веранды ему вслед.

Наутро ВС считал все дурным сном (видно, перебрал на погосте, бабку поминая), пока не наткнулся на эту закаточную машинку. Машинка была настоящая. Он бросился к озеру, потребовать объяснений, расспросить, понять. Но дом пустовал. Забытые связки книг, обрывки бечевы, газеты, раз­битая тарелка, тюбик с краской — следы поспешного бегства были повсюду. Ему было неловко и чудно оттого, что своим визитом он спугнул с обжитого убежища это странное семейство.

«Возьми пустую банку. И закатай ее. И храни. Пока она цела, вы будете жить — все, кто был в доме в этот момент. А надоест — разбей». Инте­ресно, как же им удавалось не привлекать внимания много лет? «Теряли» документы и, восстанавливая, смеялись: «Ну что вы, какой же год рождения 1907-й, нет, 1967-й, это опечатка была.» И переезжали из города в город, задерживаясь на пять, десять лет, до первых косых взглядов, до первых рас­спросов, и срывались с насиженного места, чтобы бежать дальше и уносить с собой в сундучке свое «счастье» в стеклянной банке, да только счастьем ли было оно?

Закаточную машинку ВС привез из Щёлокова домой, сунул в ящик стола и забыл. Ему было девятнадцать. Учился, подрабатывал, бегал на свидания, писал свой первый (и последний, как стало ясно впоследствии) роман. В ту пору не остановить время хотелось, а пустить его вскачь. Потом интересная работа, женитьба, появление дочки, своя квартира, поездки на море, обо­жаемая всеми собака. Прекрасными мгновениями воздух был наполнен, как озоном после грозы.

Первый раз он потянулся за машинкой, когда их овчарка Леди соста­рилась. Она была еще здорова, но надолго ли? И как будет рыдать дочка. Может, лучше пусть будет как сейчас? Но что же, собаке теперь вечно терпеть одышку и тяжело переставлять лапы? К тому же, жена с нетерпением ждала выхода своей монографии, гордилась и радовалась, и оставить ее в этом веч­ном ожидании он не имел права.

Потом ВС не раз порывался остановить время, — пока дочка молодая и они с женой крепкие, здоровые, пока никто еще не заболел и не мучается, — но как же не выдать дочку замуж, да и внука дождаться хочется, розовых пято­чек, пушистой макушки, пеленок-распашонок и того искрящегося, хрусталь­ного счастья, что переполняет всех, когда в доме появляется младенец.

Так жизнь и прошла. Он хватался за машинку, но всегда его что-то оста­навливало. А в нынешнем декабре, в канун Нового года, под бой курантов, ВС вдруг отчетливо понял, что скоро ему уходить. Период дожития подходит к логическому завершению. Ему не было страшно, слишком многие ждали уже на той стороне. Всю жизнь боялся чего-то — прививок и зубных врачей, экзаменов, армии, отказов и измен, бедности и ответственности. Смерти боялся. Теперь перестал. Как будто израсходовал запасы страха и наслаждал­ся покоем. Внучками любовался. Старшая вся светится, впервые влюблена, а младшая — нежданчик, сюрприз, сокровище, — только научилась ходить. .Как жаль, как жаль, что мы все проходим одной и той же тропинкой, что и Лиза с Маруськой поблекнут, отцветут, хотя сейчас в это еще не верится, нет, конечно, нет, разве могут стареть такие розовые, росой умытые девочки.