Елена Блонди - Под облаком [СИ]

— Пора мне, — Света поправила на плече ремешок забытого фотоаппарата, — до встречи, Людмила Владимировна.

— Девять, — сказал Ангел, поднимая свою микроскопическую Мольку, — я считала, и получилось девять котов. Моих. Мы все считали.

— Вы молодцы. Мимо шли люди, забираясь к лапам грифонов, обхватывали каменные шеи, принимали красивые позы. Сверкали вспышки фотокамер, звенел смех. Света помахала рукой и пошла вниз, в расшитый пятнами фонарей город, полный гуляющих — в цветных и белых одеждах, с загорелыми лицами и локтями, с почти чёрными в темноте коленями. Не торопилась, собрав маленький штатив, ставила его на скамейки и фонарные тумбы, на перила, забиралась по ступеням закрытых магазинчиков к самым дверям и снимала оттуда, почти неважно, что именно, главное, чтоб в кадр попало это невероятно синее небо над темнотой и жёлтые, как новорожденные солнца, фонари. А потом, устав и сделав по центральным улицам изрядный круг, вдруг снова оказалась у подножия лестницы. Подняла голову, всматриваясь в освещённые гордые профили каменных стражей. Там было пусто и тихо. Шум и люди остались внизу, а на лестнице был только свет, легко ступающий со ступени на ступень, тени котов под чёрной листвой. И грифоны. У мощно расставленных каменных лап что-то белело, снизу неразличимое. Света повесила камеру на плечо и медленно поднялась по ступеням, обходя свешенные до низу ветви старой софоры, там за ними кто-то горячо шептал, а другой кто-то хихикал девичьим тонким голосом:

— Подожди, Никита, ну я сказала!

Уйди. Пройдя площадку с каменными стражами, Света свернула к невысокому забору, укрытому пышными зарослями айланта, и встала там, глядя на неподвижных зверей и белые пластиковые миски у каменных лап. Рядом, сидя на широкой спине забора, еле слышно умывался кот, пофыркивал, работая лапой. На фоне синего бархата вечернего неба скульптуры казались белыми, будто они из мрамора, а не из прессованного современного камня. Тихо стоя рядом с котом, Света подумала: у них две молодости, у этих древних зверей, пришедших из давнего прошлого. Их делали скульпторы, которых она знала, видела почти каждый день, когда выходили покурить из своих мастерских и кивали, здороваясь с ней. И даже постарев на два десятка лет, грифоны навсегда останутся молодыми, младшими в стае, рассеянной во времени. А ещё на них что-то светило. Не фонари. В этом свете белый камень поблёскивал мягкими искрами, что перемещались, будто большие звери шевелили мордами на крутых шеях. Кот муркнул и, спрыгнув, ушёл в купу дурмана, неслышно качая белые колокольцы цветков, исчез. А Света, застыв, смотрела, как пробежал блик по холодному каменному глазу и маленькая голова повернулась, осматриваясь. Круто изогнув лебединую шею, зверь расставил лапы и опустил голову, повернул, по-птичьи разглядывая горку каши в пластиковой плоской тарелке. Раскрылся горбатый клюв, белый сверкающий язык мелькнул, тарелка, чуть шелестя, проехалась, почти упала, но когти, выпущенные из подушечек, по-кошачьи ловко прижали пластик. Клюв заскрёб по пластмассе. Света привстала на цыпочки, тихо-тихо отвела мешающую смотреть ветку. Второй грифон, свернувшись, прилёг, обнимая свою миску когтистой лапой. Доедал, блестя языком, и развернувшийся каменный хвост гулял в тёмном воздухе, шлёпая то по мерно дышащим бокам, то по балюстраде из пузатых столбиков. Снизу, из-под тайных ветвей, донесся смех, и мальчишеский голос сказал:

— Давай мне. Пойдем, я тебя сфоткаю. У грифона.

— Подожди.

Света опустила ветку и вышла из темноты. Грифоны сидели неподвижно, повернув клювастые морды к городу, смотрели туда, а каменные хвосты, свёрнутые кольцом, застыли, распустив по ночному воздуху львиные кисточки. Невероятно синее небо темнело, превращаясь в небо ночное, а над горой, там, где сидела туча, стояло невесомое огромное облако, светилось перламутром, будто оно — прозрачная раковина в полнеба. И свет этот бросал блики на каменные глаза, горбатые клювы, расставленные передние лапы и изогнутые спины. Снизу послышался топот. Света пошла к скульптурам. Взяла тарелку с дырками, пробитыми когтями, повертев, перешла ко второму зверю и взяла другую — смятую, с остатками каши. Отошла к мусорному контейнеру, выбросить. У подножия грифона уже прыгала девочка, сверкая камушком на голом животе. Мальчик, держа в руке фотоаппарат, подсаживал её свободной рукой. Отбежал, прицеливаясь и командуя. Та принимала позы: обхватывала каменную шею, прижималась к спине и, хватаясь рукой за устремлённое к облаку зубчатое крыло, повисала, кокетливо рассыпая по плечам светлые волосы. Выбросив тарелки, Света ушла на боковую улицу и пошла там, почти в полной темноте, нащупывая ногой старую брусчатку, кое-где крытую облезающим асфальтом. Мимо тихих высоких ворот с врезанными в одну створку калитками.

За одними такими воротами спал Ангел, и рядом с его кроватью спала дрожащая Молька с гладкой коричневой спиной. Спал шерстяной любитель ветеринарии, повесив на спинку стула клетчатую рубашку и сложив очки с толстыми стеклами. Шла мимо тёмных розовых кустов, белеющих кулачками бутонов, мимо альбиций, опускающих к лицу пуховочки с нежным запахом, мимо палисадников, заросших календулой, петуниями, водосбором, георгинами, барвинками и тысячей других цветов. Мимо больших ворот, где живет Злой Собак — маленький и уже совсем старый. И, пройдя улицу до конца, спустилась в город, далеко от центра. Перешла через узенький железный мостик над сонной водой и дальше, вдоль каменной стены, освещённой белыми непрерывными фонарями, всё дальше от лестницы, которую стерегли молодые древние звери. Шла, оставаясь под облаком. Тем же, что светило на грозные клювастые морды. Обходя молчаливый стадион, подумала успокоенно: какая же ещё ей тропа, только искать слова. Суметь рассказать.

-