Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Лиля! — заорал вдруг Антошка-Николай, — Ли-ля!

— Я позже перезвоню, — с надеждой попросилась Кира, но босс не позволил, и еще пару минут она слушала, как рядом с трубкой препирались партнеры по семейному бизнесу.

— Лиля, я не понял? Мы что, издаем роман про толстую Наташу? Кому оно надо? Сейчас! Ты что, хочешь…

— Надо! — уверенно возражала Лиля, — ты не знаешь тенденций, Никс, и потом, чего ты цепляешься? Прекрасная картинка, читатели обожают такие коллажи. Или что, прикажешь совать такому мужчине в руки толстуху, которая беспрерывно жрет?

— Она еще и жрет? — слабым голосом поразился муж Никс, — Боже мой, это что поваренная книга? Лилечка, ну я же просил! Тебя! И вообще нужно было доверить Кире. И экскиз. Да что ты говоришь такое?

Кире стало интересно, что же там о ней говорит флагман «Линниса», по имени которой и назвали издательство — ЛИлияНикитичнаИСтрикова, воткнув еще одну Н для изящества звучания. Она прижала мобильный покрепче к уху, но сердитый голос Лили заглушали взволнованные причитания баритона, а после в ухо полезли короткие гудки.

Она положила телефон рядом с Клавдием и расхохоталась, представив на обложке толстую Наташу с круассанами в обеих руках, и жгучего брюнета, который с ужасом глядит на нее, забившись в самый уголок переплета.

Полевицкая была подругой Лили. И роман Лиля, конечно, по диагонали посмотрела, в отличие от растерянного мужа. Или прочитала аннотацию. Но в завитой голове командорши накрепко засели несколько самых важных правил продажи, и она от них никогда не отвлекалась. Первое как раз и гласило, что по одежке, исключительно по одежке (а дальше хоть трава не расти). Тем более, никакого финансового риска семейная пара не несла, платили за издание книг сами авторы, а там — продадутся берега любви или зарастут пыреем в безвестности, наплевать. Или — использовать для своей увлекательной взрослой игры. Я как большая, читала Кира на круглом лице Лили, которое маячило на всех снимках ярмарок и фестивалей. Я — важная птица, книги издаю. А еще творю красивые обложки. Которые потом рассчитывать будет фрилансер Кира, за совсем небольшие деньги. Это же не полет творческой мысли, а нудная техническая тягомотина, почти как деталь на станке точить — туда померила, сюда прочертила, чтоб локоть мачо не залезал на корешок, а ножка томной красавицы не обрезалась углом обложки.

— В принципе, — сообщила Кира дремлющему коту, убирая с монитора папку с романом и техническими деталями, — если косвенно, ассоциативно, то брюнет, объявший стройную блондинку в прозрачных вуалях, конечно, идеален для таких романов. Неважно, что там в сюжете, главное, все толстые Наташи мечтают стать стройными блондинками и оказаться в объятьях брюнета-мачо. И написан роман как раз в стиле и в духе.

Она вспомнила некоторые фразы, благо запоминать их было совсем не трудно. Наташа прижала руки к волнующейся груди и смежила синие глаза. Или вот еще: Он пристально посмотрел на ее дрожащие губы, скользнул уверенным взглядом по вышитому платью, туда, где разрез открывал смуглое бедро… и она затрепетала…

— Тьфу ты.

Кира поспешно ткнула во вкладку с открытой книгой. Что тут у нас? Басё? Прекрасно…

Медленно плыли, останавливаясь перед глазами, трехстрочия, распахивая картины. Кира маленькими глотками пила сладкий, нежный по небу напиток, укладывая вместе с ним мысленно произнесенные слова.

— Ты слышишь, Клавдий? Вот где слова, да?

Кофе мягко ложился на язык, а по локтям бежали мурашки, поднимаясь к плечам, обтянутым старой домашней футболкой. Асмр, вспомнила Кира, дурацкий какой термин для мурашек, бегущих от восхищения, не то, что в музыке, там названо изысканно — фриссон. Она пыталась найти термин, изменяя запросы, но сотни страниц выдавали только этот неудобочитаемое АСМР — автономная сенсорная меридиональная реакция.

Кира обхватила ладонями локти, улыбнулась, глядя на уже яркую штору, за которой зеленая трава, солнце и тысяча алых тюльпанов.

Наверное, нужно придумать слово, самой, и пользоваться, и пусть оно не станет известным всем, но просится, такое, как плотно входящий в паз правильный кусочек мозаики. Нет, тогда лучше сказать «смальты». Потому что все говорят «мозаика», а еще «паззл», но ведь есть смальта, и за ней сразу же картинка. О мастерах, которые, сгибаясь над узорчатым полотном, прикладывают, будто слушая глазами, ждут того единственного совпадения, чтоб все зазвучало.

Нужно оторваться от слов Басё и выйти. Иначе она просидит весь день, слушая возникающие в голове медленные строки, в которых каждое слово такой вот кусочек смальты, сложенный в идеальную картину мира. Такого — не идеального, пронзительно и трогательно живого.

Старый поэт нашел именно те слова, которые были нужны ей сегодня, в ее конец года, второго, и начало третьего.

Теперь можно и выйти.

Диван, любимый котами и Кирой, на день укрывался тонким хлопковым покрывалом, разрисованным кругами и треугольниками. Ей нравилось, что можно не жалеть, кидая поверх рюкзак, или придя, свалиться в уличных одежках. Собираться второпях Кира не любила, и позавтракав в кухне, яичница с полосками жареного сала, свежий пупырчатый огурец, еще раз полчашки кофе, она ставила распахнутый рюкзачок на диван и начинала неспешно ходить по квартире, кидая рядом нужное: фотоаппарат, пакетик с дополнительными карточками и батарейками, кожаный маленький кофр с объективом, салфетку для оптики, ах, да, заряженный плеер, кошелек, мобильник. Посмотрев на термометр (для этого пришлось отодвинуть на подоконнике Клариссу, а та упиралась, возмущенно топорща усы) Кира достала из шкафа квадратик пенки, отрезанной от старого гимнастического коврика. Легкий и тонкий, и можно сидеть хоть на снегу, если устанут ноги, хотя присаживалась нечасто, и бутербродов старалась с собой не брать, и шоколада, а бросала в маленькую черную сумку, куда складывала фотокамеру, горсть леденцов в ярких фантиках.

Еще в рюкзак отправилась ветровка, пара шуршащих пакетов из супермаркета, мало ли, что интересного обнаружится на побережье, если вдруг прогулка совершится к морю, или в степи, там уже вырастает новый чабрец, до цветения еще далеко, но мелкие жесткие листочки пахнут отчаянно и, заваренные, дают изумительный абсентовый цвет, будто в стакан плеснули жидкого изумруда.

На плоских озерах Целимберной косы, думала Кира невнимательно, вторым слоем сознания, расселись чайки, их так много, но ехать туда далековато, и хорошо бы вдвоем, чтоб снимать, как птицы поднимаются в воздух, все сразу. Однажды поехали на озера со Светкой, та азартно бежала по узкой бровке меж двух зеркал воды, махала руками, потом поворачивалась, вся в мельтешении птиц, и после взмаха Кириной руки снова бежала вперед, будто сейчас улетит вместе с белыми острокрылыми птицами. Потом они стояли рядом, следили, как чайки, успокаиваясь, выбирают место подальше, садятся снова, пестря мелкое зеркало белоснежными точками. И Светка, откидывая на капюшон забранные в хвост волосы, летела обратно, на бегу оборачивая к матери счастливое лицо.