Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Солнце тонуло в дымке, как плавилось, протекая за линию земли, потом наступало серое безвременье, и вдруг, сюрпризом и не каждый вечер, разгоралась заря, пылала, зажигая облака.

Потом они засыпали, тускнея. Кира убирала камеру в свою спец-авоську, уже усталая от беспрерывного кружения по улицам и окраинам зрелой поздней весны, медленно шла, раздумывая, совсем ли устала или дождаться волшебного часа электрик. В отличие от капризных закатов, которые, то сияли, а то совершались неярко, волшебный час случался практически всегда. В этом было его главное волшебство. И конечно, в невероятном цвете неба. Густая пронзительная синева, расшитая сочными пятнами фонарей. То чистейшая, равномерная, а если небо полно облаков — изысканно расписанная волнами и завитками синего по синеве, сбоку оттененной пепельно-розовыми переходами уже не ушедшего солнца, а отблесков городских огней. Синева «электрик». Краткость ее позволяла сделать десяток-полтора кадров с длинными выдержками, а после наступала уже настоящая ночь, в которой фонари из желтых становились белыми — контрастно на черноте. В ночи были свои правила и свои секреты, если час «электрик» все-таки относился к закату и вечерней заре, пусть и требовал ночных условий съемки — штатив, таймер, терпение — то ночь стояла отдельно. И выходить на ночную охоту Кира предпочитала в другие дни. Или свет, или темнота, так ей было удобнее.

Илья неожиданно славно вписался в размеренную, подчиненную световым и сезонным циклам жизнь Киры. И — быстро. Она не успела возмутиться воцарению в кухне огромной чайной кружки, как уже трижды сходили вместе гулять (у меня на тебя большие планы), посмотрели пару комедий, причем Кира сидела в любимом кресле, Илья, испросив разрешение, валялся на диване, а Клавдий, изнемогая от возмущения, вечер просидел в дверях, переводя с Киры на гостя желтые глаза.

Кира работала с фотографиями, слушала пацанскую болтовню, иногда вставала, стесненно уходя в кухню, если ему звонили, и он грозно кричал в мобильный, решая какие-то свои пацанские дела, то о пиве, то о тренировках. Когда ушла во второй раз, встала, перебирая на столе всякие мелочи, и тихо возмущаясь, вот же герой, выжил из собственной… он вдруг появился в дверях, разводя длинные руки, спросил, прозревая:

— Елки-палки, ты из-за меня, что ли, удрала? Так скажи, я не буду. По телефону.

— Тебе же надо, — церемонно возразила Кира, суя на место сахарницу.

— Та, — длинная рука описала полукруг, — тю! Тоже мне, важность. И вообще, у меня от тебя секретов нет. Ну, если мешаю, то я потом их построю. Когда домой пойду.

— Построишь…

— Ага, — важно согласился Илья, одергивая тишотку, разрисованную какими-то шестеренками, — я ж вожак стаи. Слушай. Мои уехали на дачу, на все лето. Ты давай приходи в гости. А то я тыщу лет не играл.

Кира уже привычно переспросила, одновременно мысленно издевательски цитируя о себе «страшно далека она от народа, от щенков, в смысле»:

— Не играл?

— Ну да. У меня там стрелялка отличная. И еще «Метро». Блин, такая страшная, я один в нее шпилиться ссу. А ты сядешь, на диван, с компом своим. Я играю, ты работаешь. А?

— Идиллия, — умилилась Кира, — пастораль, пастушкИ и пастУшки. Молчу. В смысле, милая какая картина получается.

— Да, — удовлетворился Илья, — точно. Ну? Пойдешь?

— Я подумаю. Кино будем досматривать? Кстати, а поесть ты хочешь?

На радостный кивок вытащила с сушилки самую большую тарелку. Набрасывая с горой картофельного пюре, улыбнулась, вот еще просятся слова, мальчику неизвестные, ендова, братина, да такое, чтоб большущее все.

— И что мне еще в тебе нравится, — задушевно поведал Илья, принимая от Киры тарелку и устраивая ее на коленках, — ты классно готовишь. А фигура у тебя — улет просто. Вот кругло, там, где надо. Ты не тощая.

— Угу. С целлюлитом.

— Не знаю, ты про что. Но мне нравится. Я давно заметил, вот думал, афигеть, классная какая женщина. А ты еще и готовишь. И кашу, как я люблю.

— Тебя случайно не в славном городе Муроме делали, Илья? Ты может, у нас муромец? Или вообще из гераклов?

— Про Геракла я кино смотрел, — согласился Илья между ложками пюре, — фильм так себе, актер неплохой, ну с виду. А Муромца и Добрыню знаю, это ж мультики есть, про богатырей. Не смотрела?

Синие глаза распахнулись, ложка замерла над ополовиненной тарелкой.

— Отлично! Вместе посмотрим. Тебе понравится. Только я не Илья Муромец, я точно — Алеша Попович. Он тоже вечно влипает во всякие штуки. «Отведай-ка силушки богатырской» и ляп-ляп-ляп. Ты чего смеешься? Надо мной, да?

Кира замотала головой, неудержимо улыбаясь. Сказала с нежностью, которая ее саму удивила:

— Что ты. Нет, конечно. Я просто иногда офигеваю от жизни вообще. Вот ты болтаешь и ешь. И это как-то. Я не могу сказать. Как-то невероятно правильно. Так правильно, что хочется смеяться. Понимаешь?

— Кажется. Ну чего? Смотрим дальше?

Его мобильный замигал, Илья глянул на определитель и тыкнул, отключая.

— Не буду отвечать. У нас кино. И чай.

Интересно складывались отношения с редактором Пешим. Кира все же попала на сайт, полистала там материалы, вполне обычный набор для медиа-издания с некоторым романтическо-мистическим уклоном. Статьи по эзотерике, толкования снов, биографии интересных исторических персонажей, занимательная мифология. И авторские колонки, с материалами, подобными тем, что требовал от нее Пеший. Загадочная дама, описывающая собственные сны, весьма поэтично. Автор медленных созерцательных миниатюр в прозе. Парочка поэтов, весьма средних, но работающих в формате сайта — поэмы о воспарениях, вдохновении, ах да, исполнении желаний. И подборки художественных работ, в одной колонке известных художников, собираемых колумнистом-компилятором, в двух других — репродукции собственных. Летающие девы, рыцари стимпанка, небо, полное радужных пузырей с просвечивающими в них сказочными городами.

В целом занимательно, местами заставляет подумать. Нормальный, хорошего уровня журнал, решила Кира, для того, чтоб преисполниться уважения к непознанному, которое рукой не ухватить, но оно есть. И слава вкусу редактора, не желтая пресса про инопланетян и загадки археологии на Марсе.

У Киры там появилась своя колонка, с ее маленьким портретом в углу странички. И уже с тремя публикациями. К ее удивлению и неловкому поначалу удовольствию, кто-то, может быть, сам Олег Пеший, снабдил ленты обработанных снимков цитатами из очень хорошей поэзии, настоящей. И сверкающие вечные слова встали, как нужно, сливаясь мерным мысленным говором с переходами света и тени, очертаниями и линиями. Сама Кира вряд ли осмелилась связать собственное лицо, послужившее моделью для серии, с той же японской поэзией. Но сделалось хорошо, и сама она по-новому взглянула на то, что умеет.