Елена Блонди - Прогулка [СИ]

У вас на меня большие планы, чуть не уточнила Кира. И вежливо попрощалась, пообещав перезвонить.

Эти два часа Кира провела в безуспешных попытках дозвониться Илье. Благо, думала с мрачным юмором, повод прекрасный, я же должна поведать своему мужчине, который недавно сам признался в любви, что мне нужно уехать. По работе. Так сначала она сформулировала новость: Илюша, мне нужно уехать, по работе, это ненадолго.

Через несколько звонков, глядя в окно и не видя ничего за кружевной прозрачной шторой, слегка изменила вариант: мне тут надо бы, но уехать не могу, пока не посоветовалась с тобой, что скажешь, возлюбленный Илья, отпускаешь ли?

И еще через полчаса общения с телефонным роботом снова вернулась к первому варианту, уже без всяких реверансов. Так, мне нужно уехать, буду завтра вечером (а может, и задержусь, подсказывала обида), котов, пожалуйста, накорми, сам поешь, все в холодильнике, а если бы не отключал телефон, то сообщила бы раньше. Извини. Целую.

Но мобильный не дал ей возможности ни съязвить, ни упрекнуть, ни даже проявить женскую кротость и мягкость, дожидаясь совместного решения.

И Кира, сердито покормив котов сама, написала записку, размашисто, фломастером. И отправила Илье еще одну смску, о пустяках, не рассказывая о поездке. Оправдавшись перед собой, вдруг с парнем что случилось, телефон разбит, а она тут бесится, нехорошо. Но смска дошла, и это Киру разозлило окончательно.

Закусывая губу, она собрала в рюкзак мелочи, самые обычные, добавив тот самый паспорт и пару свежих трусиков с носками. Даже одеваться не стала как-то по-другому, любимые джинсы сидели на ней отменно, тишотка правильно обтягивала грудь и показывала шею с легким загаром. Тем более, Пеший этих джинсов не видел, пусть любуется. Ах, снова подумала Кира словами из давнего какого-то фильма, ах и хитрые мы — евины дочери. Добавляя от себя — любую мелочь в свою пользу обернем.

На три оборота запирая замок, уговаривала себя, ведь совсем рядом. По московским, к примеру, меркам, это в пределах города, там вполне привычно прокатиться на транспорте пару часов в одну сторону, заночевать, чтоб не шариться поздним вечером, и после еще два часа обратно. Сколько раз ездила она так к подругам, к той же Нике, или на дачу к знакомым. Никакая не экспедиция, уверяла себя, быстро идя по двору и кивая теткам-соседкам, деловой визит. И правда, насчет визита была уверена. Во всяком случае в себе. Пеший ее интересовал именно как возможный работодатель, с которым неплохо было бы поработать. За нормальные деньги. Илья должен понять.

Да и что я все перед парнем оправдываюсь, рассердилась она, резко сворачивая за угол, почему он может вести свою самостоятельную жизнь, а я — взрослый самостоятельный человек, не могу? Ведь не на свиданку убегаю.

Дальше мысли снова шли по кругу, спотыкаясь на обязательных «если бы да кабы». Если бы вернулся раньше, может, поехали бы вместе. Или — если бы ответил хоть на один звонок. Написал бы хоть одну смску. Бы. Да кабы.

За поворотом, одновременно с приступом сердитой обиды, Кира, шагнув шире, вдруг охнула от острой боли в лодыжке, сгибаясь, сложилась, прижимая руку к щиколотке. И только после этого, так вспоминалось ей потом, нога хрустнула, вывертываясь на совершенно ровном асфальте.

Чтоб не стукнуться головой, руки пришлось от стреляющей ноги отнять, выкинуть вперед, шлепнув ладонями по асфальту. И все равно Кира со всего маху повалилась, неловко и больно скручиваясь, как тряпичная тяжелая кукла. От выстрелов боли — в ноге, в колене другой, в ссаженных до крови ладонях, в неловко повернутой шее и в напряженных плечах — глаза затемнил нехороший серый туман, скрипнули зубы, сдерживая недоуменный крик.

Кира сделала два глубоких вдоха, морщась, медленно села прямее, потому что воздуху некуда было идти, так стиснуло ребра. И поднялась, стыдясь валяться посреди дороги, ведущей мимо жилых домов к магазину. Голова закружилась, Киру резко повело в сторону, и она скорее шагнула к железной оградке красивого, полного роз и пионов палисадничка, вцепилась, тяжело дыша и недоумевая. Только что бежала, такая легкая, сердитая. И, на тебе. Колено горело огнем, лодыжка сильно болела. Женщина с пухлой сумкой, проходя рядом, внимательно разглядела дыру на полусогнутом колене, и Кира тоже опустила голову. Там, по краям рваного коттона расплывалась кровь, перемешанная с песком и грязью.

Постояв, Кира повернулась и медленно, чтоб не упасть, побрела обратно, снова мимо внимательных соседок, которые сочувственно зацокали вслед.

День тихо завершался, меняя цвета и звуки. Кира лежала навзничь, устроив с трудом вымытую ногу на второй подушке, закрывала глаза, но боль становилась такой сильной, что сразу открывала их снова, водила по сторонам, пытаясь отвлечься. Щиколотка опухла так, что смотреть на ногу было страшно. Надо бы приложить лед, смутно думалось Кире, и что ж таблетка кеторола совсем не помогает. Но за льдом нужно встать и дойти к холодильнику, а даже лежать больно, куда уж тут хромать, подпрыгивая. У бока привычно лежал Клавдий, он уже сосредоточенно вылизался, посматривая на хозяйку желтыми глазами, помурлыкал, бодая ее руку большой башкой. И притих, привалившись к расцарапанному колену.

Еще час назад казалось, все не так плохо. Кира позвонила Пешему, извинилась, и даже пообещала, что завтра с утра возможно сумеет приехать.

— Муж не пустил? — сочувственно высказался редактор, и ее неохотным оправданиям насчет ушибленной ноги, кажется, совершенно не поверил.

Кира совсем было обиделась, но после разговора, когда решила подремать, чтоб быстрее все прошло, выяснилось, все только начинается. Так странно, по-прежнему недоумевая, размышляла она, так странно, будто все — ненастоящее. Боль — ненастоящая. Это ведь не авария какая, и не операция, не отходящий наркоз, на место которого приходит боль, по праву, как было когда-то, в клинике, и приходилось бороться с болью, или договариваться с ней, обманывать, или пытаться не обращать внимания. В любом случае тогда Кира была готова к боли, знала о том, что схватка с ней будет. А сейчас… Да что случилось-то? Ну, упала. На ровном, причем, месте. По идее, по логике вещей, должно бы поболеть неприятно и постепенно утихнуть.

Она повернулась, застонав, нашарила на столике блистер, и сунув в рот последнюю таблетку, проглотила, вернее, попыталась. Без воды та не лезла. Кира выплюнула ее в ладонь и снова откинулась головой на подушку, слушая мерные удары крови в распухшей щиколотке. А еще, размышляла она, в новых попытках отвлечься, удивительно, как мгновенно захламляется пространство вокруг беспомощного человека. Кажется, лежишь, ничего не делая, а под рукой на журнальном столике уже нет свободного места: чашки, стаканы, крышка от коробки с лекарствами, мобильник. Почему-то зарядное к фотокамере, какие-то фантики и носовые платки, комочек салфетки и рассыпанная из кармана курточки мелочь. Нет только самого главного. Стакана воды и того, кто этой воды налил бы, принеся из кухни и бережно садясь на краешек дивана.